ответственности, то грубым сарказмом с примесью прямых оскорблений, а то и последствиями по вечерним анализам чувств. Особенно старались маленький злыдень Полторашка и щербатый Казах. Даже бывший брат Подробный стал каким-то особенно резким и неприятным и вместо поддержки, так необходимой сейчас Доктору всё норовил запустить того под откос. Периодически он признавал анализ чувств Дока нечестным и в виде последствий заставлял переписывать его после отбоя. Перепись обычно не занимала много времени, так как честный анализ главного героя неизменно состоял из трёх ключевых событий, базирующихся на гневных мыслях о Чите, родителях и данном заведении щедро разбавленных тягами по дню.

Великий Магистр тоже не отставал от своих помощников. Своей неиссякаемой изобретательностью в создании искусственного напряжения («триггерных ситуаций») он неустанно доказывал, что он не зря кушает свой хлеб. Опостылевшая всем ночная писанина на последствиях всё чаще стала заменяться сусликами, идиотским смехом или смехотерапией, песнями, танцами, «гычами»185 и прочими выкрутасами. Доктора пока все эти развлечения чудесным образом обходили стороной, но он прекрасно понимал всю временность этого положения. В начале очередной недели по приезду Главный Терапевт пафосно обратился к группе с пламенной речью о том, как он ненавидит в себе жалость.

Для начала он изложил ребятам теоретическую подоплёку жалости, как основного корневого дефекта характера зависимого человека, порождающего всё «Дерево дефектов», нарисованное на плакате, вывешенном в зале на самом видном месте. Затем Мудрый Учитель искренне поделился, как ему самому порою трудно бывает отследить и признать проявление этого коварного изъяна в самом себе, не смотря на его колоссальный программный опыт. И в финале этого своего выступления он поведал всем присутствующим, что лучшим инструментом для обнаружения жалости является честный взгляд со стороны. А поскольку в рамках нахождения в реабилитационном центре все жители домика как на ладони друг у друга, то здесь самое подходящее место для посильной пусть и не приятной помощи ближнему.

Поэтому, подобно тому, как на прошлой его неделе каждый вечер перед ужином происходило ежедневное групповое голосование за самого безответственного в группе с облачением его на сутки в костюм бомжа, так и на этой неделе всеобщим ежедневным голосованием будет определяться самый жалостливый жилец Первого дома. А в качестве суточного гаджета, носимого на шее, будет заранее нарисованный Асланом по телефонной команде красочный плакат формата А2 с изображением мужика, подставляющего голый зад под оснащённый крыльями мужской половой орган со всеми причиндалами и крупной надписью: «Жалость – пори меня!». Почтенный дядя Витя буквально обомлел, когда всё это увидел и услышал, не сдержался и возмущённо без обиняков изрёк:

– Да это ж надо хрен сожрать прямо с волосами! Чего удумали! Кто же эту срамоту наденет то?!

Борода поспешил успокоить ветерана, что его этот аттракцион не касается, дабы старик не «расшатывал186 режим». Доктора же этот лечебный поворот напряг очень сильно, так как он не допускал и мысли о том, чтобы двигаться с этим транспарантом. Ощущение, что кольцо окружения затягивается, уже не покидало главного героя.

В последнее время его читки основной письменной работы «Бессилие»187 постоянно проходили со всевозможными спецэффектами, применяемыми в здешней терапии. То его садили читать на общую группу со специально приглашенным местным программным гуру консультантом Пятого дома Хозником, где ему групповой хор под руководством заказных запевал в течение часа не давал открыть рот, наперебой поливая его помоями. Но зато благодаря этой самодеятельности он смог по достоинству оценить поддержку Боцмана и Японца, которые на свой страх и риск, не участвуя в откровенной травле, пытались подсказать и направить в нужном направлении. То устраивали настоящее представление, подсаживая на читку, проходящую во время лекции в чилинарии, так называемый «спецконтингент»: Кармана, Гембу, Полторашку и Китайца. Эти артисты свободного жанра относительно легко выводили Доктора из себя и тот допуская эмоциональные выпады в их адрес, по их же требованию вынужденно шёл обливаться пятью вёдрами ледяной воды на холод, чтобы остыть и собраться с мыслями, под хихиканье сидящих на лекции реабилитян со всех трёх домов. Закончился же этот цирк весьма предсказуемо – работу заставили переписывать с формулировкой: «не разобрался».

Когда у Доктора подошли к концу весьма ограниченные сроки переписывания «Бессилия» и очередной дополнительной работы он, как говорится, по старой дружбе решил обратиться к Подробному с просьбой. У бывшего брата были хорошие отношения с Полторашкой, а тот, как ответственный за написание работ волонтёр, мог запросто продлить эти сроки на пару дней, чего было вполне достаточно для ликвидации задолженности. Подробный же вопреки ожиданиям просителя обрушился на него с резкой критикой его поведения и обвинениями в проявлении таких ужасных дефектов характера как безответственность, хитрость и манипулятивность, порождённых беспрецедентной жалостью к себе. Доктор хоть и опешил от всего этого программного словоблудия, но совершенно, верно, уловил в услышанном спиче угрозу внезапно замаячивших на горизонте штрафных дежурств за нарушение сроков написания работ и сделав правильные выводы, решил отказать себе в просмотре вечернего кинофильма в пользу дописания работ. Штрафных дежурств ему удалось избежать, но бывший братец умудрился подпакостить, устроив на следующий день «очередное» дежурство по расписанию.

Опыт дежурства у Дока уже имелся, поскольку он отдежурил впервые чуть больше недели назад, но никакого оптимизма это прибавляло, а скорее наоборот. Дежурство по сути своей представляло настоящий квест, феерично стартующий с самого утра. Дело в том, что дверь из дома каждую ночь закрывалась на замок, дабы не допустить досрочного самовольного завершения лечебного курса кем-либо из исцеляющихся от химической зависимости. А для справления малой нужды в этот период суток дежурным с вечера перед отбоем в специально отведённый угол коридора выставлялся неотъемлемый аксессуар реабилитационной жизни в виде пластмассового ведра с откидывающейся крышкой.

Утро дежурного по дому начиналось с опорожнения вышеописанного зассанного ведёрка, называемого «мочеточник», как правило, щедро до краёв наполненного ночной мочой двадцати реабилитян. Понятное дело, что далеко не у всех получалось пустить струю в нужном направлении, поэтому и крышка, и ручка ведра и пол вокруг этого импровизированного «очка» были всегда к утру обильно орошены жидкими вонючими отходами человеческой жизнедеятельности. Кроме того, по дому ходили байки про разных бедолаг, проживавших здесь в разное время с острыми кишечными расстройствами, которые не смогли или побоялись ночью разбудить волонтёров и соответственно были вынуждены опорожнять кишечник в тот же самый мочеточник. Так что дежурного по утру мог вполне ожидать «сектор приз» в виде отмывки местной параши от чьего-то говна.

После увлекательнейшего пробега до сортира с расплёскивающимся мочеточником дежурный должен был через десять минут после