– Андрей Борисович, как же вы теперь отсюда выйдете? Если вас там, снаружи, поджидает убийца?! Нужно все-таки в полицию заявить, пусть приедут. Если даже никого не найдут, то хотя бы вам обеспечат безопасность.

– Неужто за меня испугалась, дочурка? – невесело усмехнулся он. – Не дрейфь. Не будет киллер тут торчать всю ночь. А ближе к утру мы уедем отсюда. Тебя домой отвезу. И сюда я больше не вернусь. В городе безопаснее.

– А мы за городом? – спросила я и сразу поняла, что вопрос дурацкий. Где же еще можно отстроить дом с таким подвалом?

Андрей Борисович в ответ кивнул, несмотря на очевидную глупость моего вопроса.

– Но разве в городе в вас стрелять не смогут?

– Маловероятно. В здании, где мой офис, паркинг подземный. А там, где квартира, стрелку пристроиться негде. Дома все элитные, с оградами и охраной. Так что не бойся за меня, девочка…

Неожиданно он погладил меня по голове. Жест был теплый, ласковый. Искренний.

Не то чтобы я растрогалась, но… Ну, как-то…

В общем да, тронул меня этот жест.

– Спой мне, а? Такой голос у тебя…

Я прыснула со смеху.

– Спой, светик, не стыдись, что ежели и петь ты мастерица, то ты была б у нас царь-птица… [6] – нараспев произнесла я.

Андрей Борисович улыбнулся.

– Что-то знакомое…

– Вы в школе учились?

– Ну. Не очень хорошо, но все-таки.

– Крылов. Баснописец такой. Знаете?

– Конечно знаю, – обиделся он. – И вообще, тему-то не меняй. Нам тут еще сидеть долго, несколько часов, так что…

– А почему нам прямо сейчас не уехать? – перебила я. – Думаете, киллер вас все еще поджидает?

– Честно?

– А как еще? Конечно честно.

– Киллер-то, по моему разумению, ушел. Под проливным дождем сидеть на крыше и ждать неизвестно чего ни один нормальный человек не станет. Возможно, вернется, когда рассветет, в надежде, что я утром поеду на работу… Но посидеть нам еще придется, Агаточка. Я выпил прилично, за руль не сяду. Поняла?

Что да, то да, все это время он прихлебывал виски. Если он хочет к утру протрезветь, то пора бы ему остановиться.

– А вас разве не шофер возит?

– Сюда я сам. Лишние глаза мне тут ни к чему.

– Ну уж конечно, за похищение человека статья есть, между прочим! – съязвила я.

– Хорош выступать, а? – примирительно произнес он. – Спой лучше.

– И что же вам спеть?

– Сама реши. Голос у тебя красивый. А знаешь, в детстве я тоже хорошо пел. В первом классе еще, у нас тогда в школе хор был… Это вы в меня, дочки, пошли музыкальными способностями!

Ну надо же, в него! Смешной какой.

Я перебрала мысленно несколько песен. Все они были о любви, что сейчас совсем не к месту. А Андрей Борисович будто замер в ожидании и смотрел на меня как на Деда Мороза, который сейчас вытащит из мешка подарок. Как мог этот человек, с лицом пацана, предвкушающего чудо, оказаться бандитом (пусть и в прошлом)? Это невозможно!

Или возможно?

Плохо, что я не разбираюсь в людях. Ничего не могу состыковать. Вот бабушка на моем месте сразу поняла бы, я уверена…

И вдруг я вспомнила одну песню. Старую красивую песню шестидесятых годов прошлого века, которую исполняла Лариса Мондрус, «золотой голос», красивейшее меццо-сопрано.

– Подставляйте ладони… – негромко произнесла я.

У Андрея Борисовича округлились глаза от удивления.

– Я насыплю вам солнца… – эту фразу я уже пропела.

Его лицо засветилось восторгом: он понял, что Дед Мороз полез в свой мешок за подарком.

– Поделюсь своим счастьем, чтоб звенело струной! А в придачу отдам эту песню, вы возьмите ее с собой!.. – вышла я на верхние ноты. – Ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла…

Андрей Борисович протянул руки, обхватил меня, поднял со стула, прижал голову к своей груди…

И заплакал, опустив лицо на мою макушку.

Не помню, как я заснула. Помню только его руки, обвивавшие меня. Ощущение было новое – поскольку отца я не знала, естественно и отцовских объятий тоже, – и неожиданное уютное. Как бы то ни было, заснула я крепко, поскольку будил он меня довольно долго. Я не хотела просыпаться, ночь вышла слишком короткой. Но он не давал мне снова провалиться в сон, тряс за плечо, потом, видя, что я все равно ухитряюсь спать, подхватил меня под мышки и рывком поставил на пол.

– Просыпайся. Нам пора.

Сейчас Андрей Борисович (отец?.. отец!) был хмурым, недовольным. От его вчерашней детской радости не осталось и следа. Передо мной стоял грузный, властный, неприветливый дядька, заподозрить которого в способности плакать из-за песни (ладно, пусть даже в хмельном состоянии) было невозможно.

Я надела куртку, забрала телефон – сим-карту он молча сунул мне в ладонь – и вышла за ним из подвала. Мы поднялись на несколько ступеней почти в полной темноте, Андрей Борисович чуть подсвечивал своим телефоном. Наверху мы снова прошли по коридору, в конце которого он тихо отворил еще одну дверь, за ней вторую – на этот раз на улицу – и придержал меня рукой.

Было еще темно, рассвет едва-едва тронул край неба. У входа стояла массивная черная машина, но все-таки до нее оставалось шага четыре. Андрей Борисович неожиданно достал откуда-то зонт и раскрыл его. Затем осторожно высунул в проем двери.

Ничего не случилось. Никто не стрелял.

Он поводил зонтом вверх-вниз – по-прежнему тихо. Тогда он, крепко подхватив меня под руку и прижав к своему боку, стремительно шагнул к машине, прикрывая нас зонтом. Открыл дверцу, впихнул меня на сиденье, сам вскочил с другой стороны и рванул, как только створки ворот разъехались. Так резко, что чуть не врезался в какую-то машину, торчавшую на дороге справа. Круто вывернув руль, он полетел налево, по параллельной улице опять налево (мне показалось, что я узнала Катин, подружки моей, дом) – и вскоре выскочил на шоссе. И все это абсолютно бесшумно: у его машины был удивительно тихий ход, уж не знаю, что за модель, не разбираюсь в них.

Ехали мы быстро – ночью дороги свободны. За весь путь к Москве никто из нас не обронил ни слова. И через час с небольшим он уже рулил по улице, ведущей к дому Руслана.

– Погодите, – вдруг встрепенулась я, – почему сюда? Я не знаю, где мои! Может, дома у бабушки!

Андрей Борисович усмехнулся.

– С логикой у тебя, говоришь, не слишком хорошо? Ну давай поупражняемся. Они, по-твоему, сейчас вместе или каждый у себя?

– Вместе, – уверенно заявила я. – Руслан бабушку в одиночестве не оставил бы. Ей в