— Людям склонно преувеличивать, — взяв себя в руки, говорил я. — Но вас они описывали неправильно.

Женщина стояла и моргала. Вроде бы я ее оскорбляю, и она готовится проявить какой-нибудь из своих капризов.

— Неправильно мне говорили, что ты, королева, красива. Невежды те, кто это утверждал, нет таких слов, чтобы описывать божественную красоту. Врали люди, когда говорили, что нет женщины, которая может сравниться с тобой по красоте. Они не имели право сравнивать с ныне живущими. Эта красота может сравниваться только лишь с ангельской, — говорил я, а в это время Ефрем принес цветы, вино, фрукты.

— А ты занятный, командор Ордена… — проворковала Алиенора, пристально рассматривая меня.

Пусть рассматривает, мне есть что показать, но я бы еще и сам посмотрел. Прости Теса, ты мне жена, но… Приеду домой епитимью попрошу у Спиридона.

Глава 14

Рыжеволосая бестия лежала на расстеленном матрасе, набитым соломой, и стеклянными глазами смотрела на сероватую ткань потолка шатра. Мне было неинтересно смотреть на шерстяную ткань, я рассматривал женщину. Люблю, знаете ли, изучить женское тело после того, как в нем побывал.

Красива, да, но… Первоначальный флер, что окружал Алианору, слетел и теперь я видел не одну из самых знаменитых женщин в истории, а, всего лишь, женщину. Хороша, да, но полнушка. Яркая, безусловно, но в большинстве благодаря, приковывающим взгляд, рыжим волосам и глубоким глазам. А так… есть избыток жирка, по мне, так сильно мягкая, хотя для современных мужчин, именно такой типаж — самое то.

Теперь я могу сравнивать француженку, или, скорее, аквитанку, с теми женщинами, что у меня были.

И… она проигрывает даже Рахиль, чье тело красивее, изящнее, грудь упругая, а не такая… Евдокия? У нас с ней была страсть, сродни с той, что влекла меня в тот момент, как я начал раздевать и одновременно покрывать поцелуями рыжую королеву. Обладать императрицей, королевой, вот что влекло больше остального!.. Разве есть мужики, что не захотят, хотя бы разок с королевой, а с императрицей, тем более, что они хорошенькие?

А вот Теса-Мария… Она моя, родная, она лучше всех их. Стройна, можно сказать, спортивна, страстная, не менее, чем Евдокия и Рахиль; умна не менее, чем Евдокия; властна, не меньше, чем Алианора Аквитанская, но менее сумасбродна, чем рыжая королева.

А я… я чувствовал себя проститутом. Как там продажные мужики называются, те, которые с женщинами? Конечно, у других есть название, которое на «пи» начинается, на «дары» заканчивается.

— Проси! Теперь проси, все, что хочешь! Я… я такого не ощущала еще ни разу, — будто летая в облаках, то ли проговорила, то ли простонала Алианора.

Вот, значит как! Отработал своим молодым телом, используя сексуальные наработки из прошлой жизни, отпахал над рыжеволосой королевой за Русь-матушку, за веру нашу православную… Господи, прости меня, грешного! Но ощущения именно такие. И я не знаю, как правильно к такому относится.

— Что я прошу от ангела с золотыми волосами? Любви! — солгал я.

Меня одарили поцелуем, после Алианора прижалась плотнее своим пышным телом, и положила голову мне на грудь.

— Мне ничего не нужно, только чтобы войска твоего мужа перебрались в Азию и стали делать то, для чего вы сюда и пришли, отстаивать Гроб Господен, — сказал я в то время, как мою грудь покрывали королевскими слюнями.

— Людовика побуждают отомстить за единоверцев венецианцев, — призналась рыжая, привставая с нашего «ложе».

— Ты прекрасна, — продолжал я сыпать комплиментами. — И разве ты не повлияешь на Людовика, чтобы он отказался от идеи мести? Германцы уже переправились в Азию, помощи от них не будет. У василевса войска более ста тысяч, еще пятнадцать тысяч варангов, и я… Пойми, моя любовь, я скован цепями, это мой долг. Мое войско в десять тысяч идет через Венгрию и уже скоро, через неделю, или раньше, у меня будет одиннадцать тысяч, вместе с сербами Лазаря и гарнизоном Видина, так и вовсе… Но я убью любого, кто только посмеет посмотреть на тебя.

— Ты льешь в мои уши столько нектара, что я таю. Ты сможешь еще раз полюбить меня? Так страстно, как до этого? — спросила рыжая-бестыжая и встала в позу, которую я когда-то называл «позой собирания картошки».

Эх, работа! Снова к станку, снова полировать…

Я был мегакрут. Пот лился ручьем, но тренированное тело позволяло продолжать с высокой интенсивностью корпеть над телом женщины. Не посрамим славянство! Пусть знают наших! Удивительно, но именно это, желание не подвести всех мужиков русских, мотивировало больше всего. Я хотел и добивался того, чтобы Алианора, познав иных мужиков после, того же короля иерусалимского, из-за измены с которым Людовик и начнет бракоразводный, долгий, процесс, рыжая будет думать только обо мне.

А я что? Два таланта золотом уплатить вперед, и на вечер я у рыжей. Шутка, конечно. Я не стану торговать телом. Тут по обоюдному согласию. Мне с ней так же очень даже неплохо, местами, так и хорошо. И этим «местам» я уделял особенное внимание.

— Я счастлива. Смогу ли теперь возлечь с Людовиком? А, нужно же, так господь прописал, — размышляла рыжая. — Кстати, он упился вусмерть, так расстроился из-за поражения своего вассала. Ты отдашь маркиза мне? Это будет очень хорошо для твоих планов. Людовик даст слово следить за грабежами, чтобы их не было. А за людей пленных даст по одной марке, это немало.

Когда я говорил о том, что не хочу иметь дело со сложным и неоднозначным процессом взимания выкупа за маркиза, упоминал, что собираюсь сделать некий неоднозначный поступок, знак «доброй воли». Так вот, я имел ввиду нечто подобное: отдать королевского вассала просто так, ну а за иных пленников взять символическую плату. Королева что? Не поняла, что я ее подвел к таким мыслям, что она сейчас озвучивает? Значит, я очень неплох.

Но не всех пленников я собирался отдавать обратно в доблестное крестоносное войско. Я уже отдал приказ узнать, кто их пленных владеет какими ремеслами, и сделать это до того момента, как они узнают, что выкуплены. Понятно, что тут больше одноконных рыцарей, или тех, кто ими называется, но и среди рыцарей могли быть люди, у которых с правильного места растут руки, да и всякие оруженосцы, слуги из обоза — они-то и могут быть теми, кого я переселил бы, скажем в междуречье Днепра