— Какая ты хитрая! Не очень рассчитывай на меня. Кто знает, вернусь ли я дорогой Орла…

— Ты вернешься, Джек.

Старик взглянул ей в глаза. Даже сейчас, постаревшая и худая, она казалась ему самой прекрасной.

— Знаешь, в чем его мудрость? — вдруг спросил Капли Дождя.

— Ты о ком?

— Об Энди. Любовь. Он умеет любить. Редкий дар. Он живет, потому что любит. Он даже сам этого не знает. Сопротивляется, не соглашается, но это так. Его душа — изорванный цветок, который обрывками обезображенных лепестков старается скрыть маленькую бусинку сердцевинки. Печально, но тот, кого он любит, вырвал ему сердце, но даже тогда окровавленные ошметки с каждым своим ударом исторгали любовь. Энди простил его, не помня о том, что тот отнял у него жизнь. У него тяжелая судьба, но он научился быть благодарным. Это великая мудрость ценить то, что у тебя есть.

— Кто он? — нерешительно спросила женщина.

— Я видел его. Я входил в мысли мальчика и смотрел его глазами. Высокий. Лет сорок. Пьет отчаянно, потому что тончайшая душа. Любит отчаянно. Все делает отчаянно…

— Почему же ты не скажешь ему?

— Не время. У каждого свой путь, и они должны по нему пройти. Таков закон. Я не могу его нарушать. Законы дают духи. Мы лишь следуем им.

— Если так, зачем же ты творишь мандалу?

— Хочу дать ему силы. Он выбрал неверный путь, но он приведет к верной цели. То, что он делает достойно осуждения, но не для меня. Я вижу глубже. Недостойное средство для достойной цели. Падение. Белоснежные крылья. Он сам хотел этого. Сам это призывал. И теперь должен изваляться в грязи, чтобы вновь летать. Нельзя достичь вершины,

не миновав долину. Нельзя упасть, не оказавшись внизу.

— Я люблю тебя, Капли Дождя. Насколько мир лучше оттого, что ты живешь в нем.

— И я люблю тебя, Птица, Целующая Цветок. Ты давала мне силы жить в этом мире. Не бойся. Я всегда буду с тобой. И в мире живых, и в мире мертвых. Жизнь не нужна мне, если в ней нет тебя.

Джил улыбнулась. Смахнула украдкой созревшую слезинку.

— Давай продолжим. Время идет, а у нас еще столько работы.

Солнце раскинуло ленивые лучи. Они заиграли бронзой, и небо словно осело, вбирая глубину. Вечер полоскал облака, выбеливая нижние перины и расстилая сладкие пуховые ложа. Джек помог Джил подняться. Они успели. Волшебная картина была готова. Капли Дождя простер к небу руки и запел:

Красный — жизнь.

Желтый — солнце, луна и звезды.

Синий — небо и вода.

Коричневый — земля.

Зеленый — растения.

Черный — смерть.

Две линии крестом пересекали мандалу. Два начала. Мужское и женское. Вертикаль и горизонталь с фигурками — мир людей. Четыре стрелы с божествами в изголовье, охраняющими стороны света. Четыре священных растения: маис, бобы, тыква и табак по диагоналям. Дух радуги, обрамляющий картину, прерывался на востоке, чтобы впустить добрые силы. От рисунка веяло гармонией и спокойствием, словно поднимался невидимый священный туман, творя равновесие между миром людей и миром духов. Тихий вечер разливал тьму.

— Время, — произнес шаман. — Я должен подготовиться. Тебе осталось лишь развести костры.

— Знаю.

Джил зажгла факел и, танцуя, медленно пошла по кругу. С востока на запад. Она кружилась, наклонялась вперед, заводя огонь за спину и исполняя священную песню. Огонь вспыхивал на каждом костре, освещая ее лицо, и оно казалось сосредоточенным и одухотворенным. Старая индианка входила в свой транс. Она пела, обращаясь к первому смертному существу, гермафродиту, как началу всего сущего на земле. Лишь он один, став властителем подземного мира, может позволить человеку жить, а шаману идти искать его душу на просторах своих владений.

Еще издали Энди увидел отблески костров. Они парили в густой тьме. Он вдруг подумал про бензоколонку, к которой шел раненый в надежде облегчить страдания. Что-то плотное перевернулось внутри него, словно извернулся огромный змей, всплеснув мощным хвостом. Задребезжали какие-то перегородки в груди, и ребра отозвались колющей болью. Стало трудно дышать, словно этот змей накинул на горло удушающие кольца. Непонятная волна откинула парня назад во времени, и он вновь ощутил весь ужас пережитых страданий. За что, Рой?! За что?! Энди почувствовал, что медальон куском раскаленного железа обжигает кожу. Мальчишка, наверное, упал бы, не держись он за ручки инвалидного кресла Тиу. Отпусти меня, Рой! Мне так больно! Так больно! Я испил уже эту чашу! Зачем наполняешь ее вновь?! Мысли в голове съежились, и по коже побежали волны холодных колких мурашек. Мертвенный холод опрокинулся, проникая в каждую клетку. Казалось, он стекает даже по волосам, срываясь тяжелыми каплями.

Тиа болтала с Мартином, отвечая на бесконечные вопросы Дель. Это было спасением, как и темнота. Никто не заметил, что Энди стало дурно.

— Повези коляску, — попросил он юношу. — Я сейчас догоню.

— Что случилось?

— Ничего, — собирая остатки сил, ответил мальчишка.

— Мы подождем.

— Не надо. Я… ну типа… мне в туалет надо.

— Хорошо. Надеюсь, нам не придется тебя искать.

— Здесь разве что слепой промахнется, — постарался отшутиться Энди.

Он остановился и подождал, пока ребята немного отойдут. Теперь он мог позволить себе продышаться. Тоска перелилась через веки. Брызнула слезами. Соленые. Но это не соль вовсе. Отчаяние прерванной жизни. За что, Рой? Парень сжал в кулаке брелок. На одной стороне «Р», на другой «М». Рой Маккена. Как это болит! Тянет. Скручивает. Что-то тащит назад. Через открывшийся временной портал. Бензоколонка — вершина обвалившейся жизни. Огни в темноте. Мигающая надежда. Зыбкая. Эфиричная. Потерпи, Рой. Я сделаю. Сдохну, но сделаю. Пусть это высосет остатки сил, но я верну тебе все, что должен. Какое идиотское слово «должен». Когда Энди стал должником? Когда его жизнь вывернулась наизнанку, оголив нитки, связанные неумелыми узелками? Когда он зацепился, распустив эту грубую вязку?

Костры надежды перед ним. Плывут в темноте. Все эти люди… Зачем они бередят его прошлое? Почему не оставят его в покое? Ведь ему нельзя помочь. Энди не хотелось идти, но и обидеть всех тоже не хотелось. В конце концов, он решил: пусть все идет своим чередом. Он сделает вид, что все удалось. Они все желают ему добра. Другой вопрос, нужно ли ему все это? Наверное, надо пройти сквозь все унижения, чтобы воскреснуть. Хотя, что они все в сравнении с закрытой дверью, за которой остался его мир? Что они в сравнении с заблокированной картой, за которой тоже остался его мир? Его мир… мир, который без него.

Энди сидел в центре мандалы лицом на восток и наблюдал за шаманом. Его больше занимало его одеяние, чем сам обряд. Капли Дождя выглядел угрожающе. Почти так же, как изображали шаманов в вестернах. Грудь покрывали грубые рисунки, синего, красного, белого и черного цветов. Поперек лица, пересекая нос, пролегала белая широкая полоса, обрамленная черной окантовкой. Головной убор из мощных широких перьев напоминал корону злого демона. Выдаваясь вперед, над лицом нависало чучело головы сокола. Глаза из светлой и темной яшмы хищно ловили отсветы костров. Две скрюченные высушенные лапы цепко держали пучки красных и черных перьев, олицетворяя плавную связь между жизнью и смертью. Медная кузунга (10) зловеще отражала всплески огней. Кам (11) двигался по кругу, как видно призывая духов и обращаясь к каждому из них. В полукруге от него, повторяя движения, шел Мартин. Его тело тоже покрывали непонятные орнаменты. Дель и Джил встряхивали связки странных бус, и те издавали шуршащий шелест. У Тиу был бубен, и она извлекала из него гармонично-ритмичный звук. Джек то и дело доставал из трех выпотрошенных медвежьих лап пучки трав и бросал в огонь. После брал костяную трубку, украшенную, маленькими перьями и издающую протяжный вопль. При каждом звуке мальчишке казалось, что кто-то выкручивает внутри него нервы и наматывает их на невидимый вертел. Энди был уверен, что в тот же миг, как волосы вставали дыбом у него на голове, поднималась и шерсть на многочисленных разноцветных шкурках, опоясывающих бедра шамана. Когда Джек поворачивался к нему спиной, парень мог разглядеть спускавшиеся по спине веревки,