На другой день военный министр понял, что Родзянко ему больше не друг. Вот запись от 8 июня: «Говорят А. И. Гучков орудует во всю и программу свою ведет настойчиво, нахально и хитро. Родзянко у него играет роль тарана» [53, с. 234]. Гучкову, таким образом, удалось перетянуть Родзянко на свою сторону. Впрочем, личные (и видимо всё еще теплые) отношения у председателя Государственной думы с военным министром сохранялись. 9 июня генерал записал: «Родзянко советует мне подать в отставку, так как съехавшиеся думцы меня ругают и винят в неудаче на войне». Сухомлинов посчитал, что депутаты находятся под влиянием «немецкой провокации» и уходить отказался [53, с. 234–235].

По нашему мнению, Родзянко слишком сгустил краски перед Сухомлиновым. Полного неприятия военного министра в депутатской среде пока не было. Это видно из речей, произносившихся на кадетской конференции, состоявшейся 6–8 июня 1915 г. в Петрограде. На вечернем заседании 7 июня П. Н. Милюков в нейтральных выражениях со слов Родзянко изложил историю возникновения Особого совещания во главе с Сухомлиновым. О том, что военный министр виновен в нехватке снарядов и речи не было.

Милюкова беспокоил лишь статус представителей Государственной думы в этом органе (его лидер кадетов называет «комиссией»). Вот соответствующий отрывок из речи руководителя кадетской фракции: «Сначала предполагалось привлечь в состав комиссии весь президиум Госуд[арственной] думы, но потом явилось соображение, что президиум Думы представляет собою Госуд[арственную] думу, и так как комиссия должна работать под председательством военного министра, то оказалось бы, что Дума состоит под началом у Сухомлинова. А никто не хотел взять на себя всю ответственность, быть ширмой для Сухомлинова. Решено было, что члены президиума войдут в состав комиссии не в качестве представителей президиума Думы, а как отдельные лица; что председателю, военному министру Сухомлинову, должно быть предоставлено право приостановки решений комиссии, с доведением, однако о том до сведения государя. Таким путем хотели сделать Сухомлинова ответственным» [75, с. 129].

Сухомлинов, как видим, выглядит здесь не врагом, а, пусть и несимпатичным, но партнером, с которым нужно быть осторожным, однако можно ему и помогать, например, в борьбе с высокопоставленными коррупционерами (речь, видимо, идет об окружении великого князя Сергея Михайловича): «Центр взяточничества помещается очень высоко; против него направляются большие усилия, сговариваются не останавливать того оратора, который открыто назовет имя вора» [75, с. 129].

Естественно Сухомлинов не являлся для кадетов идеальной фигурой на посту министра. Но его замена мыслилась лишь в рамках общей смены правительства, которая не обязательно связывалась с созывом Государственной думы.

Ещё раз подчеркнем, что, в отличие от группы министров во главе с Кривошеиным, кадеты не выдвигали в качестве двуединого условия сотрудничества депутатов с властью созыв Думы с предварительной сменой правительства. Для кадетских лидеров оба эти лозунга были разделены и вполне могли выдвигаться порознь. Причем по поводу того, какой из них важнее, единства не было.

Милюков, например, считал, что «вопр[ос] о смене министерства более актуален, чем созыв Думы» [75, с. 91]. Ф. Ф. Кокошкин наоборот полагал, что «не надо упоминать об изменении минист[ерства], а только созыв Думы» [75, с. 91]. Правый кадет В. А. Маклаков вообще был готов отказаться и от того, и от другого: «момент захвата обществом власти еще не пришел, и потому – ввиду грозящей опасности – надо правительству помогать вести войну. Условия военного времени сейчас оправдывают всякие соединения и сочетания элементов, лишь бы это приближало к цели» [75, с. 101].

Таким образом, мы видим, что вопреки мнению В. С. Дякина [57, с. 78–79] и Е. Д. Черменского [186, с. 86–87], для сотрудничества правительства с либеральной общественностью совсем необязательно было увольнять Сухомлинова с должности военного министра. Тем не менее, А. В. Кривошеин приложил особые усилия к удалению именно Сухомлинова. Когда соответствующий демарш группы министров во главе с Кривошеиным не произвел должного впечатления на Николая II, то лидер либеральной группировки в правительстве поехал в Ставку, накануне посещения её императором, где провел личные переговоры с великим князем Николаем Николаевичем о судьбе Сухомлинова [183, с. 228].

11 июня, когда император приехал в Ставку, Николай Николаевич поставил этот вопрос перед царем. За два дня до этого пал Львов. Положение на фронте приняло критический характер. И вот, как писал в дневнике Сухомлинов, «в моем лице вел[иким] кн[язем] Николаем Ник[олаевичем] “козел отпущения” найден» [53, с. 235]. Император был вынужден согласиться на отставку военного министра. 12 июня 1915 г. Сухомлинов записал в дневнике о получении рескрипта Николая II об увольнении [53, с. 235]. Генерал был уверен, что «это – интрига, инсценированная великим князем Николаем Николаевичем». При этом в воспоминаниях он сослался на подтверждение, данное ему по этому поводу министром двора графом Фредериксом [172, с. 261–262].

В свою очередь великого князя Николая Николаевича Сухомлинов считал орудием интриг Гучкова и Поливанова, которые решили «воспользоваться тем влиятельным положением, которое занял Верховный Главнокомандующий, по отношению ко всем делам страны». Великого князя убедили, что «Маклаков, Сухомлинов, Щегловитов и Саблер, как неугодные Государственной Думе, должны быть убраны, ибо нужен сдвиг Правительства влево на соединение с народом, через его представителей, только тогда Верховный Главнокомандующий может быть покоен, что в стране беспорядков не будет и за тыл ему опасаться не надо». Для великого князя, писал бывший военный министр, это предложение было привлекательно в том отношении, что получался «козел отпущения» по неудаче за Карпатами: виноватым оказывался Сухомлинов, якобы не позаботившийся о достаточном снабжении армии боевыми припасами [138, л. 62об.–63].

Таким образом В. А. Сухомлинов сделал вывод о том, что на поприще его «личного уничтожения» работали «три органически связанные группы». У каждой имелась собственная цель: великий князь хотел «спасти свою славу полководца и, если бы удалось провести свой честолюбивый план, стать самому царем», Гучков подготавливал «пути в Государственную думу для демократии», Поливановым двигала «личная жажда мести» [172, с. 272]. О роли А. В. Кривошеина в этой «интриге» В. А. Сухомлинов, судя по всему, так и не узнал.

Почему же именно в конце мая 1915 г. Кривошеин стал усиленно добиваться отставки Сухомлинова? Возможно, толчком к началу его активных попыток сместить Сухомлинова стало получение информации о тайной поездке в Германию В. Д. Думбадзе, отправленного туда с ведома военного министра 24 мая 1915 года.

Кривошеин и те члены российского кабинета министров, которые однозначно ориентировались на союз с Антантой, почувствовали опасность заключения сепаратного мира. Для недопущения этого им нужно было помешать Думбадзе передать предложения германского руководства Николаю