По свидетельству родственников, Иван Набоков, последним местом службы которого была Коллегия экономии, откуда он был уволен из‑за болезни, уже давно страдал от меланхолии и скитался по родственникам. Одно время он жил у родного брата Андрея, но подвергался там издевательствам и избиениям, о чем мы узнаем из его показаний, данных в Тайной экспедиции. Когда к брату приезжали гости — Сергей Федорович Неронов (первый владелец дома на Арбате в Москве, где впоследствии жил после женитьбы А. С. Пушкин)[320], Алексей Богданович Тырков (родственник жены Александра Набокова, урожденной Тырковой), Савостьян Григорьевич Бровцын и гвардии прапорщик князь Голицын — Андрей Набоков распоряжался: «Позовите ко мне дурака». В один из таких визитов:

После обеда все гости и брат стали над ним смеяться, понеже он человек бедной <…> И так сперва уговаривали, чтоб он шол в масоны, обещая зделать ему всякое благополучие. Но как он от того отрекся и сказал, что он истинной христианин и ничего больше не желает, то стали с ним делать непристойныя шутки. Брат его говорил: «Как примем тебя в масоны, так сперва уделаем, а потом запрем в погребе». После стали с него тащить штаны. Почему он, видя, что так с ним поступают, говорил: «Ето, де, дурно, вы знаете, что по закону, за что велено молотом разбивать», а потом стал ругать всех масонов. Брат его, рассердясь, говорил: «Как ты смеешь, каналия, бранить масонов, между ими есть и большия люди».

«Одним словом, — резюмировал Набоков, — со мною поступали, как с дураком. Бог с ним, то есть с братом. У него, де, есть свои дети, может быть, им ето отплатится».

Трое названных Иваном Набоковым приятелей его брата были чиновниками московских учреждений, и именно Москва в начале 1780‑х годов стала центром русского масонства, но до начала правительственных гонений на масонов было еще далеко. В своем приговоре по этому делу князь Вяземский констатировал, что поскольку очных ставок не проводилось, обвиняемый ни в чем не сознался, доносчик, портной Крон, донес не сразу, то «все сие навлекло в следствии оного дела такое затруднение, что по оному Набокова в том преступлении ни оправдать, ниже виновным почесть неможно <…> но, поелику существо показанных слов несбыточно, которыя достойны больше сущему презрению», следствие следует прекратить и, чтобы еще больше все не запутать, отправить Ивана в Спасо-Евфимиев монастырь[321]. Иначе говоря, по мнению следствия, даже если Набоков действительно говорил что-то о связи императрицы с А. Г. Орловым, это было «несбыточно», а потому не так уж и важно, и тратить время на установление истины не имело смысла.

Генерал-прокурор Правительствующего сената князь Александр Алексеевич Вяземский, в руках которого преимущественно оказывались судьбы попадавших в Тайную экспедицию безумцев екатерининского времени, вошел в историю как старательный и исполнительный чиновник, пользовавшийся безграничным доверием императрицы, но при этом человек недалекий. Желчный критик своего времени князь М. М. Щербатов писал о нем в своем памфлете «О повреждении нравов в России»:

Также князь А. А. Вяземской, генерал-прокурор, человек неблистательного ума, но глубокого рассуждения, бывши генерал-прокурором и имевши в руках своих доходы государственные, искуснейший способ для льщения употребил. Притворился быть глупым, представлял ей (Екатерине II. — А. К.) совершенное благоустройство государства под властию ее и, говоря, что он, быв глуп, все едиными ее наставлениями и, быв побужден духом ее, делает, и по сили премудрость ее не токмо равнял, но и превозвышал над божией, а сим самым учинился властитель над нею.

Утверждения Щербатова не стоит понимать буквально. Вяземский, конечно, не был простаком, а его переписка с императрицей, не только по вопросам Тайной экспедиции, но и по поводу всех его многочисленных обязанностей, свидетельствует о том, что руководящая роль в их взаимоотношениях принадлежала все же Екатерине. Он действительно был усердным исполнителем ее воли и именно поэтому пользовался ее полным доверием. Но быть просто исполнителем было недостаточно. Нужно было знать строй мыслей императрицы, уметь предугадывать ее намерения и решения. Нам неизвестно, читал ли Вяземский сочинения Вольтера и Дидро и был ли он по примеру императрицы убежденным сторонником Просвещения, но уже приведенные выше примеры вынесенных им приговоров, как представляется, свидетельствуют о том, что это был человек рационально мыслящий, усвоивший если не идеи, то, по крайней мере, дух Просвещения. Тот факт, что составлявшиеся им приговоры за редким исключением утверждались императрицей, говорит о том, что аргументация и логика рассуждений Вяземского совпадали с ее образом мысли. Приведенный во второй главе его ответ настоятелю Спасо-Евфимиева монастыря подтверждает характеристику Вяземского как строгого законника, следующего установленным правилам и требующего этого же от других, что, собственно, соответствовало и его основным обязанностям как генерал-прокурора. Показательно, что продержавшийся на своем посту более четверти века Вяземский, действительно контролировавший не только Сенат с его Тайной экспедицией, но и созданную в 1773 году Экспедицию о государственных доходах и все другие сенатские канцелярии и конторы, никогда не попадал под подозрение в коррупции и каких-либо злоупотреблениях. Примечательная черта личности генерал-прокурора обнаруживается в показаниях уже упоминавшегося выше Александра Кирилловича Сытина. Однако содержащиеся в его показаниях сведения не ограничиваются лишь рассказом о его столкновении с генерал-прокурором, но много богаче и потому заслуживают отдельного рассмотрения.

Жизнь и злоключения коллежского асессора Александра Сытина

Родившийся в 1725 или 1726 году Александр Сытин принадлежал к старинному дворянскому роду и был внуком стольника Карпа Евтихиевича Сытина, который в 1690‑х годах был воеводой в Туринске, Мангазее и Туруханске, в начале 1700‑х годов служил по ведомству Адмиралтейства[322], после был ландратором в Москве, скончался в 1719 году и был похоронен в разрушенной в 1938 году церкви Николая Чудотворца в Столпах, что находилась на углу Малого Златоустинского и Армянского переулков. В 2018 году при проведении работ по благоустройству района в сохранившемся фундаменте церкви было обнаружено белокаменное надгробие Карпа Сытина[323]. Примечательно, что при этой же церкви находился фамильный мавзолей Матвеевых, где были похоронены растерзанный стрельцами в 1682 году Артамон Сергеевич Матвеев, его жена Евдокия Гамильтон и их сын Андрей, мемуарист, дипломат и государственный деятель петровского времени. Здесь же была могила и князя Ивана Михайловича Милославского, и именно здесь его гроб был вырыт и по распоряжению Петра I