протянул ко мне руки из глубин сознания. Но параноик пытался отбиться. Технологии и так проникли в нашу жизнь слишком уж сильно. Это ненормально, когда даже электрочайник знает тебя лучше, чем ты сам. А тут полное копирование сознания, причём для свободного использования третьими лицами. Включая правительства самых разных стран.

Но любопытство пересилило. Я спорил ради галочки, даже когда сам уже давно решил, что участвую в этой авантюре. Потому что не мог признать вслух, что передумал. Мне нужно было поломать комедию, чтобы потом сказать: «Ладно, так уж и быть».

Но как Вадим я Амальгамой никогда не горел.

А что, если Амальгама, увидев фанатичную любовь Вадима в момент записи его сознания, стала не только принимать информацию, но и каким-то образом передавать её? И завербовала моего сына, пока учёные снимали данные с его мозга.

Фанатичная любовь... Да уж. Это, пожалуй, самое точное определение тому, что я видел.

А фанатичная любовь свойственна только фанатикам.

В такие моменты я кручу в руках монетку. Я всегда боялся, что на меня косо посмотрят. Всегда боялся совершить ошибку. Когда я чувствую, что что-то может пойти не так, это становится навязчивой идеей и никак не выходит у меня из головы. Это касается всего, от работы до воспитания сына. Но монетка — она немного успокаивает. Крутить её в руке — что-то вроде ритуала. Мой способ отключиться от реальности, уйти от проблемы, переключить внимание.

Но вечно уходить от проблемы не получится. Её надо решать, иначе тревожность не уйдёт.

А пока решения нет, я просто сижу и кручу монетку в руках.

Старая пятирублёвая монета, которую я храню, кажется, лет с десяти или одиннадцати. Она всегда у меня под рукой. Каждый раз, когда мне казалось, что сейчас я облажаюсь у всех на глазах, я доставал её из кармана и перебирал пальцами левой руки. Не знаю, почему, но это обязательно должна быть левая рука.

Наличные деньги уже давно вышли из оборота. Но пять рублей до сих пор со мной.

Когда я позвал Соню в ресторан, чтобы сделать предложение, был почти уверен, что она рассмеётся мне в лицо, хоть ничто на это и не указывало. Всю дорогу до ресторана я крутил эти пять рублей, скрёб ребро ногтём, зажимал её то между указательным и средним пальцами, то между средним и безымянным. Потом ещё у входа в заведение стоял минут пять. Глубоко дышал и игрался с монетой.

Конечно, всё обошлось. Умом я понимаю, что кусок металла никак не повлиял на ответ Сони, но древний инстинкт во мне в виде магического мышления упорно выстраивал в голове причинно-следственную связь. Психотерапевт настаивал, что это может быть частью того самого пресловутого обсессивно-компульсивного расстройства, но я уверен, что дело в другом.

Я трус, который научился перешагивать через свои страхи и строить из себя самого уверенного человека на свете. До такой степени, что сам поверил в собственную смелость.

А монетка — просто ритуал, который помогает мне успокоиться и сосредоточиться в ответственный момент. С её помощью я и обретаю уверенность.

В чувство меня приводит стук в дверь. Я быстро убираю монету в карман.

Это ещё кто? Может, у охраны появилась какая-то информация? Хорошо бы, а то я весь как на иголках.

Я встаю и разминаюсь. Ох, как же спина затекла... Долго я, однако, так сидел.

Стук не повторяется. Охрана, мне кажется, была бы куда настойчивей. Что же это за незванный гость тогда?Доковыляв до двери с хрустом в ногах, нажатием кнопки я открываю дверь. И передо мной появляется Лиза.

— Привет, — говорит она.

— О, привет, — от неожиданности я теряюсь. — А откуда ты знаешь номер моей каюты?

— Ты сам сказал.

— А, точно.

— Я не вовремя?

— Нет, что ты? Заходи, конечно. Просто голова забита всяким.

Я отступаю, и Лиза неуверенно заходит внутрь.

На самом деле, Лиза застала меня врасплох. Всё-таки она немного не вовремя. Мне нравится проводить с ней время, конечно, но о чём мне сейчас с ней говорить, если я погряз в размышлениях и сомнениях в собственном сыне? Ну не вываливать же всё это на неё. У Лизы и своих проблем хватает.

Тем не менее, она впервые пришла ко мне сама, и я не могу упустить этот момент.

— Это Вадим?

— Ага. Гуляет в своём Homeland, как всегда. Ах, да, присаживайся, — я указываю Лизе на одно из офисных кресел.

— Да, спасибо, — говорит она и садится на кровать.

Я уже чуть не сажусь на это самое кресло сам, как Лиза вдруг говорит:

— Может, сядешь рядом?

— А... ну да, — отвечаю я и пересаживаюсь к Лизе.

Она кладёт голову мне на плечо.

Лиза ничего не говорит. А мне сказать и нечего. Да и надо ли? Мы молча сидим и смотрим на Вадима, будто это наш с ней совместный ребёнок. Интересно, что у неё сейчас в голове. Вспоминает своего сына?

По словам Лизы складывается ощущение, что он был грамотный парень. И что отношения у них в семье были здоровые. Наверняка ей и не приходилось терзаться подобными сомнениями.

Может, всё-таки стоит с ней посоветоваться? Я привык решать проблемы сам, но сейчас у меня нет на это сил. А больше мне и поговорить не с кем.

— В охране мне сегодня сказали, что Вадим может быть сектантом, — внезапно говорю я.

— Что? — Лиза поднимает голову и вопросительно смотрит на меня.

И я всё рассказываю. Слова даются с трудом. Меня снова накрывает чувство беспомощности. Я только взял под контроль свою жизнь, а теперь снова не знаю, что делать. Конечно, я бы предпочёл считать всё это бредом, но такие подозрения нельзя игнорировать.

Я то убеждаю себя в том, что это всё неправда, то начинаю верить.

— И что ты сам по этому поводу думаешь? — спрашивает Лиза.

— Всё возможно, — отвечаю я.

— Знаешь, мне кажется, настоящий отец вот так сходу своего сына в сектанты записывать не станет. Он постарается докопаться до истины.

— Если честно, я сомневаюсь, что это возможно. Вадим не такой. Никогда таким не был. Да, он как-то связывался с плохой компанией. Но не до такой же степени.

— Но ты сомневаешься, да?

— Не могу выкинуть слова охранника из головы.

— Почему бы тебе не поговорить с сыном?

— И что он мне