Она усмехается:

– И какое отношение это имеет ко мне?

– Вы знаете нескольких парней, с которыми мне очень нужно побеседовать. Имя Райкер вам о чем-нибудь говорит? Слейд, Дайр, может быть, Кейс?

Ее лицо заметно бледнеет, а тонкие красные губы приоткрываются, пока она силится найти ответ.

Слишком медленно, мама Ти.

– Звони им. Пусть едут сюда. Это все, что мне нужно.

Она разражается веселым смехом.

– Ты ведь в курсе, что они убьют тебя, да?

– С чего бы им делать это? Мы же просто хорошо проводим время.

Она бросает на меня неприязненный взгляд, садится в кресло и берет трубку телефона. Наверное, она одна из тех пятнадцати людей в мире, которые до сих пор используют стационарный телефон.

Ее зеленые глаза колют меня, словно остро заточенные ножи, пока она прижимает трубку к уху. И я широко улыбаюсь ей в ответ, хотя, боюсь, улыбка вышла несколько диковатой.

– Приезжай ко мне, живо. И захвати своих братьев, – говорит она, когда кто-то на том конце отвечает, и с раздражением смотрит на меня. – Нет, я не ранена, – быстро заверяет она. – Но здесь человек, который хочет вас видеть.

Судя по всему, он сразу соглашается, потому что после этого мама Ти без лишних слов кладет трубку. Несколько агрессивно. И наступает неловкая тишина. Она не сводит с меня злобного взгляда.

В ней нет ничего типичного: она, не стесняясь, встречает мой пристальный взгляд. Несмотря на то что ей за пятьдесят, на ее шее татуировки, пирсинг Монро, кольцо в носу и темно-красная помада.

– Мою девушку похитили, – рассказываю я, надеясь хоть немного смягчить ее гнев.

Честно говоря, мне не хочется причинять вред пожилой женщине. И мне неприятно, что я причиняю ей неудобства, но это необходимо, чтобы получить то, что мне нужно. Я бы предпочел, чтобы она чувствовала себя спокойно в моем присутствии – настолько, насколько это вообще возможно, когда в твой дом вламывается мужчина ростом под два метра, в шрамах с ног до головы.

Она молча смотрит на меня, ожидая продолжения.

– Ее похитили очень плохие и влиятельные люди. В данный момент она может находиться в любой точке мира. А твои ребята, как выяснилось, обладают прекрасными навыками, необходимыми для того, чтобы помочь мне ее разыскать.

Она опирается локтями на раздвинутые колени и смотрит, кажется, мимо моей плоти прямо в мою душу. Я остаюсь недвижим. Люди, которые видят меня настоящим, никогда не беспокоили меня.

– Ты сильный и плохой человек.

Я пожимаю плечами.

– А еще тот, у кого очень мало лишнего времени. Я крепко держусь за свое мужское самолюбие, но могу признать, если мне нужна помощь.

Она поднимает свои тонкие брови и бросает на меня взгляд, который говорит: «Да, по крайней мере, это у тебя есть».

Мне бы хотелось думать, что я еще и симпатичный, но решаю не упоминать об этом.

– С чего ты взял, что мои мальчики тебе помогут? Твой козырь – это моя жизнь?

– Конечно нет, – чирикаю я, подобно птице в клетке. – Только слабый мужчина причинит боль невинной женщине, чтобы получить желаемое.

Она недоуменно вскидывает бровь. И я не могу не улыбнуться.

– Как ты и сказала, я сильный и плохой человек. У меня есть связи и возможности. Я смогу дать все, что им нужно, как только моя девушка вернётся в целости и безопасности.

Она кивает головой, хотя, кажется, я ее не убедил. Я не беспокоюсь о том, чего они от меня потребуют. То, чего я не знаю, я могу узнать позже. Когда придет время отдавать долги, Адди будет рядом со мной, и тогда у меня будет все время мира, чтобы достать то, что им нужно.

– Ну хоть я и не одобряю твои методы, но когда-то я была замужем и убила бы за то, чтобы обладать пусть малой толикой той любви, которую ты испытываешь к своей подруге.

– Да ладно, время еще есть. Ты еще можешь найти свою половинку.

Она закатывает глаза.

– Я слишком стара для этого дерьма. У меня есть мои мальчики, и мне этого достаточно. Только в следующий раз, может, постучишь в дверь? Ты чуть не довел меня до сердечного приступа.

– Мне очень жаль, Тереза, – искренне говорю я, прикладывая руку к груди.

Она снова закатывает глаза.

– Зови меня мама Ти.

Я ухмыляюсь, довольный тем, что меня приняли. Я же сказал Джею: дамы меня любят.

* * *

Если бы Братство Василиска не уважало Терезу, то они выбили бы дверь. Но вместо этого они вбегают в дом, все вчетвером, едва ли не спотыкаясь друг о друга.

Тереза ждет на пороге, заранее успокаивающе подняв руки.

– Успокойтесь, мальчики. Он здесь не для того, чтобы меня обидеть.

Слейд берет ее руки и кружит на месте, предположительно, чтобы убедиться, что у нее действительно нет травм. Она вырывается из его рук и отмахивается.

– Прекрати, я в порядке. Я еще могу позаботиться о себе.

Глаза Райкера сразу же находят мои, и его движение не останавливается ни на секунду. Он бросается ко мне, но не успевает сделать и двух шагов, как Тереза хватает его за руку.

Он удивленно поворачивает к ней голову, и она грозно смотрит на него.

– Ты что, мать твою, оглох или я теперь немая? Что я сказала? Он здесь не для того, чтобы обидеть меня, успокойся.

Райкер снова смотрит на меня, и на его лице отражается смесь гнева и недоумения.

Я откусываю кусочек шоколадного печенья и улыбаюсь ему одними губами, пока жую.

Чертовски вкусное печенье.

– Кто ты, на хрен, такой? – рявкает Райкер, пока остальные трое заходят с флангов. Грудь колесом, подбородки вздернуты, руки готовы выхватить пушки.

Тереза закатывает глаза и что-то бормочет себе под нос, с раздражением вырываясь из-за их спин и усаживаясь на свой стул.

Мальчишки всегда будут мальчишками.

Я медленно встаю, вытирая ладони о джинсы.

– Зейд, – кратко отвечаю я, и бровь Райкера вздергивается.

– Зейд, – сухо повторяет он, словно не веря ушам.

– Я так и сказал.

– В смысле, тот самый Зейд? – уточняет Дайр. Два крошечных алмазных дермала над густой черной бровью ярко сверкают, когда он поднимает ее.

– Да, – подтверждаю я.

Представления тем, кто никогда не видел моего лица, так утомительны. Любой может заявить, что я – это он, но, когда придет время доказать это, все они потерпят неудачу.

Слейд фыркает, закатывая свои темные глаза, которые составляют любопытный контраст с падающей на них копной светлых волос.

Единственный, кому нечего сказать, – это