арестовать. Подобные мысли приоткрывали мне нового, незнакомого Брюлена — непостоянного, причудливого, в чьем характере таилось много неизвестного. В этом я видел лишнюю и важнейшую причину, чтобы уехать отсюда. Скорее! Скорее!

В Орли, прежде чем подняться в «боинг», я купил свежие выпуски газет, но решился их развернуть, только когда мы были высоко в небе. Я мало что узнал из них. Версия самоубийства все больше завоевывала признание. По мнению секретаря Жаллю, он очень тяжело перенес провал своих переговоров в Афганистане, последовавший вскоре после гибели его жены. Овдовевший, наполовину разоренный, отчаявшийся, он предпочел умереть… Разумеется, Клер никак не заявила о себе. По-видимому, она все еще скрывалась в гостинице на авеню де Мен. Истинной жертвой всего, что случилось, была она: отныне ей предстояло вечно таиться от людских глаз. Ведь если узнают, что она жива, ее тут же заподозрят в убийстве мужа. Полиция соглашалась с версией самоубийства лишь потому, что у нее не было никаких доказательств противного. Я опять увяз в своих рассуждениях. Теперь я начинал понимать, что до полного выздоровления мне еще далеко. Пока меня будут преследовать вопросы, на которые нет ответа, я не поправлюсь. А вопросы я буду задавать себе вечно. Как я могу выбросить из головы мысли о Клер — покинутой, одинокой, лишенной всех прав гражданского состояния, даже права получить наследство после мужа… ведущей существование, которое… Ужасно! Я-то даже не подумал об этом: Клер, считавшаяся умершей, не только не могла получить наследство после Жаллю, но даже располагать собственным состоянием. Поскольку она умерла раньше мужа, все, что она имела, должно было перейти к нему… В этом деле она потеряла абсолютно все… Однако здесь скрывалось что-то такое, чего я не мог понять. Она должна была предвидеть легальные последствия своей юридической смерти. Как последний дурак, в разговорах с ней я избегал этой темы. Но теперь это обстоятельство приобретало первостепенное значение. Как же мне быть? Ни в коем случае я не собирался возобновлять нашу связь. К тому же я и не знал, под каким именем она теперь живет. Я не мог ни написать ей, ни послать денег. Мы вдруг стали не просто чужими — мы даже не были больше знакомы… Мы принадлежали к разным мирам. Мое внезапное решение уехать сделало неразрешимыми те затруднения, которые, вероятно, со временем сами улеглись бы.

Вот так я, поклявшись обо всем забыть, поспешил найти себе новые причины для переживаний. К счастью, самолет летел быстрее, чем вести из Франции. Сразу же по приезде в Сайгон я попал в водоворот бесчисленных дел, и много дней подряд у меня совсем не оставалось времени подумать о себе самом. И вот однажды вечером в гостинице мне попалась на глаза старая, измятая газета, которую я унес к себе в номер, чтобы на досуге без конца перечитывать ту заметку… Дело Жаллю уже превратилось в мелкое происшествие и было наполовину предано забвению. Я узнал, что сестра Жаллю, госпожа Клери, вдова, дала показания полиции и что отныне его самоубийство уже не вызывает сомнений. Газета больше ничего не сообщала своим читателям, но мне она открыла все. Словно яркий свет внезапно вспыхнул у меня в мозгу. Госпожа Клери, вдова! Сестра! Ману! Как мог я быть так слеп и так глуп, чтобы не догадаться обо всем раньше? Ману не была любовницей Жаллю — она была его сестрой. Она могла свободно бывать на вилле в Нейи. Она была здесь и в гостях, и у себя дома, чем и объяснялась ее манера держаться непринужденно и в то же время несколько скованно, что меня так поражало в ней. И в конечном счете именно она наследовала все имущество. Неужели это являлось скрытой пружиной ее интриг? Многое все еще оставалось неясным, но у меня было ощущение, что наконец-то я нащупал истину. И вот, после того, как я так страстно желал обо всем забыть, я уже проклинал работу, поглощавшую все мое время. Будь у меня тогда пара дней, чтобы расслабиться, мне кажется, я бы без труда во всем разобрался. Но я вечно был в дороге, на глазах у людей, сам без конца задавал вопросы и отвечал на те, которые мне задавали другие, втянутый в невероятно сложную игру, которую вели здесь вьетнамцы, американцы и французы, и почти всегда доведенный до одурения усталостью. Да, сестра Жаллю… разумеется, но все это уже дело прошлое… И все же, вытесненные куда-то на задний план моими повседневными заботами, вопросы рождались сами собой… Они возникали передо мной в те минуты, когда я меньше всего этого ждал. Я сидел в баре гостиницы, болтал с кем-то, попивая скотч, и вдруг мне приходило в голову: «Как могла Ману знать заранее, что ее невестка в меня влюбится?..» Но на этот вопрос у меня не находилось ответа. Или же: «Ману никак не могла лететь с нами. Сразу бы открылось, что она ему сестра. Потому-то она и старалась отговорить меня от этой поездки. Ведь на самом деле для нее все было между нами кончено с того дня, когда я принял решение ехать на плотину вместе с Жаллю. Но для чего ей вздумалось меня обманывать, выдавая себя за его жену?» Ответа не было. И все же уверенность мало-помалу крепла во мне и сводила ревность на нет, постепенно подтачивая любовь. Сестра! В самом этом слове было что-то настолько безобидное, что делало Ману неопасной, а тем самым лишало притягательной силы. Ну конечно же она терпеть не могла Клер, а та отвечала ей тем же. Мне вспомнилось, как на плотине Клер отзывалась о сестре мужа с каким-то высокомерным безразличием. А еще я вспомнил внезапный испуг Ману в тот последний наш вечер, когда раздался звонок в дверь. Сестра, обожающая своего брата? Почему бы и нет? Выдающая себя за его жену? Почему бы и нет?.. Это подозрение бросало неожиданный и резкий свет на некоторые страницы в рукописи Ману, а также объясняло ее двусмысленное поведение со мной. Она играла роль неверной жены собственного брата. Я для нее был лишь поводом затеять эту игру. Бедняжка Ману! Она становилась для меня в один ряд со всеми женщинами. Ведь только сейчас я увидел ее в истинном свете. И уже сожалел о Клер…

У меня почти не оставалось времени для угрызений совести, ведь я все же вынужден был принимать участие в вечеринках, танцевать, флиртовать, чтобы не выделяться среди других. Я знакомился с красивыми