Включил радио и попал на передачу, где родные посылают приветы своим любимым солдатам. Слёзы на глазах. Ещё чуть-чуть и ревмя зареву. Хорошо, что меня никто не видит.

Сколько любви принесла война, сколько любви! Люди никогда так не любили, как любят сейчас. Война разбудила любовь, затихорившуюся глубоко внутри каждого из нас. Как же нам не хватало её. Пришлось кинуть на покорёженный от бесконечных обстрелов алтарь сотни тысяч человеческих жизней, чтобы вспомнить, для чего мы рождены. Для любви.

22 сентября, 17:30

Хрень в том, что я действительно хочу вернуться в Сердце Дракона. Мне скучно в располаге. Всё ли со мной в порядке?

Опять сделал запись такую же, как в прошлый раз по возвращении с б. з., а завтра, наверное, так же, как в прошлый раз, сотру. Нет, не буду стирать.

23 сентября, 06:27

Вечером переселили в наш домик Бабая (дембель) и Князя (мой поток). Освободили жильё для пополнения. Бабай и Князь работали на окопах. На мой взгляд, самый сложный участок. Для понимания сложности: до позиций немцев 50—100 метров. Группа роет окопы, блиндажи, оборудует огневые точки для пулемётчиков и штурмовиков, а также пробивает путь для «ног» и для захода на наши позиции парней из обороны. Туда отправляют, как правило, залётчиков, чтобы дурь из головы выбить. Бабай и Князь залётчиками не были. Просто карта легла так. Работали на окопах вместе с Ахмедом. Бабай — старший группы.

У Князя после сорока пяти дней на окопах варикоз. Начальная стадия. Отвезли в госпиталь. Он пробыл там пару дней. Говорит, что врачи ничего не делали. Спросили, дескать, как себя чувствуешь. Ответил, что хорошо. На этом лечение закончилось. Командир переведёт его в комендантский взвод. Князь в полицаи не хочет. Но тут уже деваться некуда. Есть опасность тромба. На постах на базе месяц простоит, а по возвращении на большую землю полечится.

Князю тридцать пять. Трое детей. Физически хорошо сложён. Черты лица резкие. Скуластый. Вспыльчивый.

Вспыльчивость — основная черта характера наших парней. Этим отличаюсь от них. С виду совершенно спокоен. Хотя Ковбой тоже достаточно спокоен, даже немного флегматичен, и Смайл, кстати, все свои негативные эмоции превращает в улыбку.

Князь поругался на Ахмеда. Рассказал, что тот рыл лисьи норы в песке, поэтому его при бомбёжках засыпало, а Князю приходилось откапывать. Ахмед такой Ахмед. Пастух, не воин. Но то, что он здесь — на войне, и то, что в момент опасности он добровольно пошёл защищать Отечество, — делает его большим героем. Правда, Князю этого не объяснить, потому что вместо того, чтобы рыть окопы, ему частенько приходилось откапывать Ахмеда.

Когда отправлял сообщения с общего телефона Петру Лундстрему, Аничке и Аруте, барышня Князя бесконечно звонила и писала: «Не молчи, ответь, не молчи!» Видимо, не знала, что телефон общий. Пришлось ответить за Князя. Сказал, что он жив-здоров, в строю, чтобы не волновалась. Потом рассказал об этом Князю. Сходи, говорю, напиши ей. Князь отмахнулся — дескать, надоела. Женщины даже на войне могут добить своей заботой. Смеюсь. По-доброму смеюсь. С поклоном и уважением к нашим заботливым женщинам.

Зашёл в домик к парням. Там теперь по углам вещи, рюкзаки, сумки, чемоданы. Говорю Бабаю: «Никогда не видел в доме столько вещей!» — «А фигли, — отвечает, — дембель заехал…»

23 сентября, 10:44

С пополнением прибыли чеченцы. Давинчи привёл одного из них познакомиться. Рослый парень, с густой чёрной бородой а-ля Яковлев из фильма про Ивана Васильевича, который менял профессию.

Чеченец поздоровался, кивнул на шеврон с позывным Азазель и добавил: «Компьютер выбрал!» Раньше был у музыкантов. Прошёл Африку. Охранял шахту с алмазами. «Замес, — говорит, — один раз был, да и то не замес, а так. Приехали на мотиках малолетние негритосики с автоматами, перевязанными верёвкой и проволокой. Мы их отловили, пряников надавали и отпустили. Негритосики знают по-русски только „Дяденька‟, „Не убивать!‟, „Заставлять!‟, „Я любить русский!‟. Чего, — говорит, — с них взять? Пинками по задницам отогнали. Автоматы отобрали, они плачут: „Дяденька, автомат отдать!‟»

Азазель приехал в отряд две недели назад. Всё это время торчал на базе автоботов. Крутил гайки. «Какой-то полковник, — говорит, — ходил надо мной, там подкрути, там. Я его послал. Здесь нет полковников, только командир. Хочешь быть полковником, иди к мобикам».

Азазель попросился от автоботов на передний край. Либо к миномётчикам, либо на высоту, с пулемётом работать. Первого чеченца вижу с желанием пойти на передок. Не везло мне с ними. Попадались раньше мягкотелые. Начинал разочаровываться.

Зимой были чеченцы. Так они чисто тик-ток-войска. Прибегали после штурмов и фотографировались на фоне опорников, которые добровольцы брали.

Азазель стоял у винограда, срывал ягоды и ел. Давинчи показал ему место, где ягоды вкуснее и слаще. «Люблю кислые. Вино люблю. Правда, — сказал, — нам нельзя. Ягоды поем…»

Его отец в первую чеченскую воевал против России. «Глупый, — говорит, — да простит меня Всевышний. Чечня не выживет без России, сожрут её».

23 сентября, 19:12

Давинчи отправили на вторую базу к автоботам. На сохранение. На б. з. больше не пойдёт. Командир вызвал его, поблагодарил за хорошую работу и сказал, чтобы собирался. Давинчи пришёл ко мне: «Теперь ты, Огогош, старший группы, а я всё, на отдых». Посидели с ним, поболтали немного, обнялись по-братски и попрощались. Давинчи выдохнул.

Из «старичков» осталось двое: Костек и я. Прочерк на окопах, копает. Залётчик. Мне в группу добавили троих «молодых». Чик, Комерс и Шакай. Группа по-новой укомплектована.

В пять вечера прибежал с большими глазами Костек: «Мы на б. з. Собираемся!» — «Команды, — говорю, — не было». — «Ты без рации, передали через меня!» Ок. Костека отправил в магазин за куревом, а сам с парнями потихонечку начал собираться. Вспомнил утреннюю запись в дневнике. Как по заказу.

Молодые ко мне обращаются «командир» — дескать, командир, а что лучше брать? А как одеться? Командир то, командир сë. С умным видом посоветовал брать минимум, одеться тепло. Рассказал в двух словах о том, где мы будем. Молиться, сказал, можно, бояться — нужно, а вот паниковать — нельзя. Собрались.

Костек принёс сигарет и сникерсов. Упаковались. Повёл парней за аптечками и пайком. Аптечки выдали. Стою, жду паёк. Не дают. Говорю, давайте паёк. Руха: «Тебе есть нечего?» — «Мы на б. з.». — «Чья группа?» — «Моя». Руха перекрестил нас — дескать, не повезло, сочувствую, а потом, увидев, что я нахмурился,