Вернулся Костек. Сказал командиру, что не пил. Обнюхали, поверили.

Вернулся Давинчи. С предупреждением. Ещё один залёт у нашей штурмовой группы, и пойдём на немцев одни, без поддержки. Давинчи выматерился и сказал: «Пусть дадут отдохнуть пару дней и отправляют куда угодно. Пуганые…»

19 сентября, 19:09

Прочерка отправили рыть блиндаж на нуле. Надеюсь, на этом наказания закончатся. Оружие нам пока ещё не отдали. Мне стыдно выходить со двора. Я на войне уже сто лет в обед, и меня разоружили, как долбаного пятисотого. Позор.

20 сентября, 10:42

При командирах вид у меня по Петру Первому — глуповатый. Мягко сказать. Особенно при штабных. Но я не специально становлюсь таким. Только вижу какого-нибудь новоиспечённого, сразу тупею. Теряюсь. Блуждаю в собственных мыслях без желания возвратиться в мир обетованный.

Когда ходил сверять номер автомата, долго не мог разобраться, почему не вытаскивается боёк. Скинул крышку и тупо смотрел на содержимое, пару раз безрезультатно попытавшись его вытащить, — не снял с предохранителя, потому боёк не поддавался. Штабной смотрел на меня и удивлялся, должно быть: сержант из боевой группы не умеет разбирать автомат. Да я бы сам впал в изумление, застань подобную картину. Он смотрел на меня, смотрел, а потом не выдержал: «Сержант, снимите с предохранителя!»

Рядом с командирами не справляюсь с элементарными задачами. Но мной можно рулить. Идеальная безропотная машина. Задача — выполнение задачи, задача — выполнение задачи. Лишь бы только командир был с головой и умел правильно руководить. Потому что если командир при виде меня, тупого, становится таким же, то делу швах.

Да, крик не переношу. То есть вообще. Могу в морду дать, когда на меня кричать начинают. Не взирая. Потом буду сожалеть, конечно, только это не меняет первичной реакции, потому что она неосознанная, на рефлекторном уровне.

Совершенно иначе, когда я один, вне доступа. Мой мозг работает лучше высокоскоростного компьютера. Чётко определяю задачи, распределяю силы и с лёгкостью решаю сложнейшие вопросы.

Мне тяжело работать в большом коллективе. Коллективной ответственности не переношу. Это происходит, скорее, от недоверия. Слишком часто ходил без вины виноватым. Вот и сейчас, разоружили за проступок, который бы в жизни никогда не совершил. Нечеловеческий стыд.

Могу работать на коллектив, но только находясь в своём чётко очерченном кругу, на территорию которого никто не заходит.

Оружие до сих пор не вернули. Съездили загрузили-разгрузили машину с водой. Без автоматов. Кастраты. Мне надо что-то делать, иначе я загрызу сам себя. Вернусь к приседаниям. Доведу количество до пятисот.

20 сентября, 17:09

Болезненное состояния из-за переживаний и зуба мудрости, который не даёт покоя. Опять ломота в суставах. Если бы зуб не беспокоил, я бы не переживал. Уже привык. Научился справляться. Но зуб… Это нечто. В боевых условиях невыносимо. Мозг отключается, ничего не соображаешь, силы покидают. Собраться не могу. Разобран полностью. Таблетки ем одну за другой. Не помогают. Аппетита нет. Плюс ко всем проблемам стул потёк. От таблеток, наверное. Не до приседаний. Хорошо бы уснуть.

20 сентября, 18:29

Кажется, дневник начинает управлять моим сознанием. Стоило пожаловаться ему, как недомогание рукой сняло. Зуб перестал болеть. Будто заново родился. Только я бы не хотел превращать свой дневник в жилетку для нытья.

Давинчи предложил по-быстрому сварганить еду — макароны с тушёнкой, видимо заметив, что я со двора вообще перестал выходить: мне стыдно без оружия в таверну идти. Костек сбегал к Саве, взял макароны. Тушёнка у нас была. Гуманитарка к парням приезжала, угостили.

Командир отряда на первом построении предупредил, что, если узнает о том, что кто-то барыжит гуманитаркой, расстреляет. На первом круге случилась дикая история. Нуб — молодой мальчишка, сирота — пробил гуманитарку из омского фонда «Тыл — Фронту». Привезли целую машину. Часть привезённых вещей Нуб раздал, а часть начал продавать. Своим же. Бабушки последнюю пенсию отдавали, чтобы помочь доблестным, а доблестные торгуют этой помощью. Есть в подобном поведении запах загнивающего нутра.

Под конец контракта парни криво смотрели на Нуба. Но лицо не били. Сидим как-то с Айболитом, обсуждаем ситуацию. Он говорит, мол, если побьём, побежит к командиру и пожалуется. Старики бедного сироту отлупили. Вот и терпели. Ош связывался с фондом ветеранов СВО. Ему сказали, что «примут пассажира» по возвращении. Скорее всего, «не приняли», иначе бы знал. Подлость осталась ненаказанной. На втором круге — хвала командиру отряда — ничего подобного не происходило. Командир сам бы разобрался. Сирота не сирота. Если подлец, то быть тебе битым.

Поели, и совсем расцвёл. Через полчаса ещё раз поел.

Зашёл в гости Смайл. Меня пробило на шутку. Говорю ему: «Пошли нехорошие слухи, будто у тебя депрессия, ты ни с кем общаться не хочешь, лежишь в доме на кровати, с головой накрывшись одеялом. Ты держись!» Смайл впал в недоумение. Застыл. Смотрит на меня и глазами хлопает. «Но я, — продолжаю, — на такие слова отвечаю, что ты разрабатываешь план по взятию Киева, Варшавы и Вашингтона». Смайл заулыбался.

21 сентября, 09:22

Настоящий вкус к жизни приходит на войне. Вдруг понимаешь, насколько дороги люди, окружавшие и окружающие тебя. Хочется бесконечно долго смотреть на них, слушать. Мелкая суета, лёгкие проблемы становятся самоценны. Казалось бы, незначительные события, ситуации, разговоры складываются в единое целое, становятся чем-то большим, космически огромным, необъятным. Прижимаешься к ним, всеми своими мыслями, будто котёнок, ластишься, ловишь дыхание над собой. Ты — часть вселенной. Крупица, щепотка, но всё же часть всего этого огромного, чистого, светлого мира.

21 сентября, 10:20

Переживаю за Сердце Дракона. Зетовцы вышли. Остались штрафники и наше подразделение. В своих уверен. Штрафники вызывают сомнение. Неорганизованная кучка парней, разрозненная, не умеющая жить и работать в составе одной команды.

Зетовцы привыкли существовать в общности людей с чётко распределёнными обязанностями. Так называемые блатные, которые на войне тащат груз командиров, не похожи на киношных блатных, бегающих с заточками и поигрывающих чётками. Это смелые парни, взявшие на себя ответственность за «мужиков», заботящиеся о них, организующие быт, пространство, ведение боевых действий и берущие на себя выполнение самых опасных задач.

У штрафников этого нет. Каждый сам за себя. Давинчи рассказал по возвращении.

«Остался, — говорит, —