знать лично всех художников), если же произведения отсутствуют, мне приходится судить о творчестве лишь по человеку. Что касается некоего господина Раппарда, то я, во-первых, в некоторой степени знаком с его работами, во-вторых, некоторым образом знаком с ним самим.

Его работы никогда не оставляют меня равнодушными, и на этом я не остановлюсь.

Его личность тоже вызывает отклик в моей душе.

А дальше будет еще лучше.

Считаете ли Вы мой отзыв беспощадным? (Перескакивая на другую тему), что касается моей «bête noire»[83], то сегодня у меня почти не было возможности заняться ею серьезно; и все же я не смог удержаться от того, чтобы хотя бы на короткое время не подступиться к ней. Но мы еще обсудим это подробно. Я нахожусь в таком положении, когда мне надо быть более или менее осторожным, один отказ следует за другим, и я даже подумывал сдаться, но, понимаете ли, я еще не готов принять поражение. Как бы то ни было, может быть, я однажды поведаю Вам об этой «bête noire». Sacré bête noire! Ça me fait du bon sang tout de même[84].

А пока что верьте мне, жму руку,

Ваш Винсент

Сейчас я пишу Вам чаще обычного, потому что вскоре мне придет много другой корреспонденции.

192 (163). Тео Ван Гогу. Гаага, воскресенье, 18 декабря 1881, или около этой даты

Дорогой Тео,

возможно, ты уже заждался весточки от меня и хочешь узнать, чем я в последнее время занимаюсь. А я, со своей стороны, жду не дождусь письма от тебя.

Я все еще провожу каждый день у Мауве – днем пишу красками, вечером делаю рисунки. Написал пять этюдов и две акварели и, разумеется, сделал несколько набросков.

Я не могу передать, как были добры и радушны Мауве и Йет в эти дни. И Мауве показал и объяснил мне то, что я не смогу использовать сразу, но постепенно начну применять на практике. А пока я продолжу усердно работать, и когда вновь окажусь в Эттене, кое-что потребуется изменить: среди прочего мне нужно будет снять большую комнату, где я смогу увеличить расстояние между мной и моделью, иначе невозможно рисовать фигуры, разве что эскизы каких-нибудь фрагментов.

Короче говоря, я обсужу эту тему с М.[85] и вскоре напишу тебе снова.

Этюды маслом – это натюрморты, а акварели написаны с натуры: мне позировала жительница Схевенингена. Возможно, М. сам напишет тебе на днях.

Все же, Тео, уже прошел почти месяц с моего отъезда, и ты понимаешь, что у меня было много расходов. Хоть М. и предоставил мне различные вещи, краски и т. п., мне пришлось кое-что докупить, кроме того, я заплатил натурщице за несколько дней. Еще мне нужна была обувь, и вообще, я не всегда высчитывал каждый цент. И я немного превысил лимит в 100 франков, потому что только само путешествие обошлось мне в 90 гульденов. А теперь мне кажется, что у папы туго с деньгами, и я не знаю, что мне делать.

Что касается меня, то я с удовольствием остался бы здесь подольше: снял бы комнату на пару месяцев, например в Схевенингене, или даже на более длительный срок, чем пара месяцев. Но в нынешних обстоятельствах мне, вероятно, лучше вернуться в Эттен. Схевенинген чрезвычайно красив, так же как местные типажи и образы. Но натурщики берут здесь 1,5–2 гульдена в день, а некоторые еще больше.

Зато здесь есть возможность пообщаться с художниками и т. д. Когда я на этой неделе написал папе и попросил денег, он ответил, что уже потраченные мной 90 гульденов – это ужасно много.

Однако, думается, ты поймешь, что это произошло не без причины, ибо все стоит дорого. Но я, черт возьми, терпеть не могу отчитываться перед папой за каждый цент, тем более что они потом рассказывают об этом всем на свете, добавляя кое-что от себя и преувеличивая.

К тому же папа потратился, купив мне пальто: когда я его надел, оно оказалось таким длинным, что волочилось по земле, и к тому же это безвкусный, крикливый стиль. Возможно, папа поступил так из лучших побуждений, но все же сейчас, когда у нас и так много расходов, время для этого не самое подходящее, и затем, неправильно покупать одежду, не посоветовавшись с человеком, без примерок и замеров. Поэтому вынужден сообщить тебе, Тео, что мое положение становится немного затруднительным.

Я пишу тебе, чтобы сказать вот что. У меня не осталось денег на дальнейшее пребывание здесь, у меня не осталось денег на обратную дорогу. Сейчас я в любом случае выжду пару дней. И сделаю то, что ты захочешь.

Если ты решишь, что мне лучше остаться здесь еще на некоторое время, я с удовольствием это сделаю и не вернусь, пока не достигну определенных результатов.

Если ты прикажешь мне немедленно возвращаться, меня это тоже устроит. Если бы мне только удалось найти подходящую комнату, чуть побольше домашней мастерской, я бы смог повозиться некоторое время самостоятельно, а позднее вновь отправился бы в Гаагу. В любом случае, Тео, Мауве посвятил меня в премудрости палитры и рисования акварелей. И это компенсирует те 90 гульденов, что я потратил на дорогу. М. говорит, что солнце еще взойдет для меня, а пока оно скрыто за туманом. Я был бы не против. Я еще расскажу тебе о доброте и радушии М.

Сейчас я некоторое время подожду твоего ответа здесь. Но если его не последует в ближайшие три-четыре дня, я попрошу денег у папы, чтобы тотчас отправиться назад.

Мне есть что тебе поведать, то, что, возможно, вызовет твой интерес: речь идет о работе с натурой в Эттене, но, как я уже написал, я расскажу об этом позднее – спустя некоторое время. Прилагаю к письму наброски двух акварелей. Я не оставляю надежду в относительно скором будущем нарисовать то, что можно будет продать, да, я полагаю, что эти две уже можно будет выставить на продажу. В особенности ту, к которой приложил руку М. Но я бы оставил их пока себе, чтобы не забыть приемы, которые я использовал при их создании.

Акварель – прекрасная вещь, передающая пространство и воздушность, позволяющая фигуре человека стать частью окружающего мира и ожить.

Ты просишь нарисовать для тебя несколько акварелей, но пребывание здесь, натурщики, краски, бумага и т. д. и т. п. – за все нужно платить, а мне нечем.

Так что пришли мне весточку с обратной почтой и по возможности немного денег, если хочешь, чтобы я тут остался.

Я действительно думаю, что теперь, получив кое-какие практические знания о цвете и обращении с кистью, я добьюсь серьезных результатов. А ты понимаешь, как важно для меня, чтобы М. не пожалел, что был так добр ко мне.

Мы попробуем добиться успеха и приложим все усилия.

А теперь прощай, я в любом случае рассчитываю получить от тебя весточку с обратной почтой, адрес: А. Мауве, Эйленбоомен 198. Верь мне, мысленно жму руку,

твой Винсент

У меня на удивление плохие чернила, в них есть какой-то красный оттенок, который проявился и в рисунках.

Вот сюжеты двух этюдов маслом. Первый: терракотовая головка ребенка в меховой шапке; второй: кочан капусты и картофелины.

193 (164). Тео Ван Гогу. Эттен, пятница, 23 декабря 1881, или около этой даты

Боюсь, порой ты можешь отбросить книгу, потому что она слишком реалистична. Имей сочувствие и терпение к этому письму и в любом случае прочитай его до конца, даже если оно резкое.

Дорогой Тео,

как я ранее писал тебе из Гааги, я хотел бы кое-что обсудить с тобой, [что и собираюсь сделать] сейчас, когда я вернулся. Не без волнения я вспоминаю поездку в Гаагу. Когда я отправился к М., мое сердце трепетало, потому что я спрашивал себя: попытается ли он тоже отделаться пустыми обещаниями, или меня ждет там нечто иное? А он дал мне всевозможные практические советы и сердечно воодушевил меня. Он не стал просто постоянно нахваливать все, что я делаю или говорю, – наоборот. Когда он говорил, что у меня что-то не получилось, то одновременно объяснял: «Попробуйте вот так и вот так», и это совсем иное дело, чем критика ради критики. Когда тебе говорят: «Вы больны