Подумать только: через тридцать лет… Нет, даже раньше район станет элитным, вырастут гостиницы, правда, эта общага так ибудет мозолить глаза, словно волосатая бородавка налице красавицы.

Так что наплитах явдетстве неиграл— было стремно.

Отбросы еще невылезли, только алкоголики уединственного подъезда соображали натроих.

Наташка зябко повела плечами ипрошептала:

—Игде этот чертяка?

Она распахнула ветровку, ясделал так же, подошел кней вплотную изабрал обрез.

—Раз, два, три, четыре, пять. Выхожу тебя искать,— пробормотал я, огляделся, выискивая подходящие убежища, где мог бызасесть Руся.

Нет, это скучнее охоты даже наперепелок. Там тыхотя быищешь место, где села стая, атут все ясно: вон, заплитами мелькает целлофановый пакет. Не-нет, оннезацепился, его нетреплет ветер, потому что пакеты— дефицит, ихстирали исушили наприщепках. Этот пакет малолетний идиот надел себе наголову.

—Стой здесь,— велел яНаташке, добавил, глядя вееиспуганные глаза:— Неволнуйся, глупостей яделать небуду. Просто уродцу нужно показать, кто сильнее.

Язашагал кцели, оскальзываясь насыпучем склоне воронки, обогнул плиты.

Раскачиваясь изстороны всторону, Руся сидел комне спиной спакетом наголове ишумно вдыхал пары клея. Онкайфовал. Его умирающие нейроны, страдающие отгипоксии, выдавали ему веселые картинки. Ясдернул пакет сего башки— гопник обернулся, пуча глаза, иполучил удар прикладом вгрудь. Захрипел, сложился, глаза его затуманились. Пока онвалялся, невсилах вдохнуть, яего охаживал ногами. Нежалел, как Синцова, ноинеусердствовал, приговаривая:

—Что, сука, как вдвоем наодного, так герои? Что теперь, ну?— Онпытался защититься руками, носнова иснова пропускал удары.— Аяскажу,— пинок,— что. Тысдохнешь,— пинок,— падла,— пинок,— отмороженная. Ноперед тем,— пинок,— яхочу,— удар,— чтобы тебе было больно.

Когда онперестал сопротивляться, явскинул обрез, прицелился воцепеневшего Русю, приподнял уголок рта.

—Вот охотник выбегает,— явзвел курок,— прямо взайчика стреляет.

Руся вскинул руку, словно она могла остановить пулю, новсе равно смотрел через растопыренные пальцы. Если бынужно было, ябыего убил, ионэто чувствовал, иверил.

—Пиф-паф!— сказал яищелкнул спусковым крючком.

Номне ненужна его смерть, потому обрез был разряжен.

Руся зажмурился идернулся одновременно. Остро запахло аммиаком. Яскосил глаза иувидел, как назамызганных сиреневых спортивках расползается темное пятно.

—Принесли его домой, оказалось— онживой,— усмехнулся я, непобрезговал, одной рукой схватил Русю, дернул насебя ипрошипел:

—Вглаза смотри, сука.— Онпослушно разлепил веки.— Чтобы ятебя больше невидел. Если подойдешь комне ближе чем напятьдесят метров, тебе хана. Понял меня?

Онмелко закивал, япродолжил, сделав максимально зверское лицо:

—Если только подойдешь… Твой труп, обглоданный крабами, всплывет вморе. Усек? Неслышу?

—Понял,— просипел он, обдав меня настоявшейся химической вонью.

—Ишавок своих отзови. Будут шавки кидаться— стебя спрошу.

Яего отпустил, онупал накамни, бледный инапуганный. Прохрипел:

—Кто тытакое?

Яоставил вопрос без ответа, зашагал прочь кНаташке, которая металась подороге туда-сюда игрызла ногти. Замерла, вытянулась, как сурикат, поправила волосы, которые ветер сдул всторону иоткрыл еераспухшее лицо. Уходил я, ощущая себя плохим солдатом, обидевшим ребенка. Все никак несвыкнусь смыслью, что ясам ребенок, причем еще более слабый. Ментеныш среди гопников— это всегда лис напсарне.

—Козлик жив, нослегка… помят,— перефразировал яизвестный анекдот.— Думаю, желание меня проучить яунего впрямом смысле слова отбил. Теперь идем вмагазин заводой.

Еежелудок заурчал.

—Нуипоесть что-нибудь возьмем,— добавил я.

Мынемного сбились смаршрута, свернули кмагазину. Наташка остановилась возле стеклянной витрины, убрала челку слица, посмотрела насебя, как взеркало, ипередернула плечами.

Вмагазине вэто время было относительно пустынно: всего-то десять человек вочереди, ионказался огромным игулким. Меня, привыкшего кширокому ассортименту товаров, очереди дико бесили. Атут выбора-то инет: пирамидки кефира имолока, один кусок сыра, надругом прилавке царила вареная колбаса цвета свежего утопленника, ачуть дальше— свиные копытца, накоторые налегали местные старушки.

Воду захотел впластиковых бутылках? Ну-ну. Народ пил кипяченую воду изкрана, анекоторые искипячением незаморачивались.

Наполках стояли запыленные трехлитровые банки смаринованными кабачками изелеными помидорами. Невидел, чтобы кто-то когда-то ихпокупал. Березовый ияблочный сок итомат. Килька втомате, бычки вмасле.

Вквадратной емкости наприлавке, прямо возле счет— соленая хамса наразвес иставрида второй свежести потриста рублей.

Печенье трех видов. Мама частенько покупала обломки печенья, заливала сиропом иделала изних сладкую колбасу.

Алкоголь был восновном представлен водкой водинаковых бутылках иассортиментом местного винзавода, кстати, очень неплохого. Новино никто непокупал, потому что имвыдавали зарплату рабочим того самого винзавода, инарод стремительными темпами спивался.

Прямо как всредневековой Франции: когда случался голод, крестьяне, укоторых был запас вина, выживали только засчет него.

Отстояв вочереди, мывзяли пакет кефира надвоих, четыре больших печенья ия, подыхая отжадности, раскошелился набутылку «Боржоми». Аумываться Наташка пошла вморе.

Это через много лет пляж отсыплют мелкой галькой иего заполонят отдыхающие, сейчас тут поросшие водорослями скользкие валуны— сложно заходить вводу. Расчистил дорожку поколено, адальше лег напузо ипогреб.

—Нучто, готова знакомиться сбабушкой?— спросил яуотфыркивающейся Наташки, подумал-подумал датоже умылся, я-то неспал толком, и, как потеплело, меня потянуло всон.

—Яеепомню. Нукак помню, мне пять лет тогда было. Так-то неузнаю, если встречу. Поехали,— кивнула она, имынаправились наостановку, зевая вдва рта.

Чтобы добраться вВасильевку, нужно было приехать вцентр ипересесть наавтобус, что отходит отавтовокзала. Сперва мыполчаса тряслись ввонючем «икарусе», потом полчаса ждали наавтовокзале, обрез Наташка держала под ветровкой, прижимая его локтем кбоку.

Нонаш рейс отменили, ипришлось еще столько жеждать. Следующий автобус опоздал надесять минут. Наконец приехал белый пучеглазый ЛАЗ скрасной полосой, его все встретили, как дети— повозку Санта-Клауса. Начался штурм Зимнего. Странно, что обошлось без травм итрупов.

Главной нашей задачей было сохранить обрез втайне.

Сесть неполучилось, имыстояли, стиснутые совсех сторон, прижимаясь друг кдругу, причем Наташке приходилось сложнее, огнестрел-то унее. Яуперся вдеда, который казался каменным ипостоянно наменя заваливался, инарода набивалось все больше ибольше. Вголове крутилась песня про газенваген.