Приходится помогать, директор не станет разбираться, кто неправ был.

Вот и сегодня, разгрёб кучу полторалитровых баклажек, выстроил в квадрат десять на десять, упаковал в полиэтилен, закинул на тачку. Потом ещё один такой же «квадрат», и ещё, ещё – потом сам же это и поволок на склад. Пока вернулся – девки остальное разгребли и новую тележку загрузили.

Гордон пялился на ненавистные бутылки, а в голове уже выстраивался сюжет – сотни универсальных солдат в прозрачных костюмах с эффектом невидимости шеренгами маршируют на одинокого гениального сыщика… И шумит за спинами их адская машина смерти… Гениально же! Записать бы куда-нибудь, пока не забыл. Но надо катить новую тачку.

Хорошо, хоть потом эта сраная машина – не адова, а та, что бутылки выплёвывает – заглохла. Устроена она так, что останавливать её нельзя, разве что сама поломается. И тогда – наконец перерыв. На десять, двадцать, тридцать минут – пока механики её снова не запустят. Сегодня вообще повезло – часа два возились.

Гордон прилёг на мешки с бракованными бутылками да и заснул. И снились ему марширующие солдаты, свирепые, но почему-то хрупкие и малоустойчивые, а сыщик и вовсе парил над ними воздушным шариком… Проснулся великий писатель от хохота: «Спящий гений! Не изволите ли оттащить мешок, ваше гениальшество?» – ещё и в бок ткнули. Сволочи. Сброд чернорабочий. Только и знают, что ржать: «Когда же мы твои миллионы увидим?» С какого перепугу вы должны их видеть? Кому-кому, а вам уж точно из моих гонораров ничего не перепадёт.

Как же хочется наконец послать к чертям и этот цех, и эти тачки, и этот сброд весь. Он представил, как однажды проедет на собственном авто мимо постылого бутылочного завода с длинноногой цыпочкой, остановится покурить как раз, когда пересменка – тут-то у них глаза на лоб и повылазят.

Но для этого нужно, чтобы о нём хотя бы узнали.

Гордон сплюнул на ходу, торопясь домой.

Всё всегда приходится делать самому. Сначала его бездарный брат неделю тянул, прежде чем поговорить с главным редактором, а потом нагородил ей какой-то ерунды, что она так и не поняла всей важности интервью с гениальным, хоть и неизвестным пока писателем.

Дома он наспех принял душ, переоделся в чистое и солидное и помчался в редакцию «Под микроскопом».

В офис вошёл так стремительно, что никто не осмелился его остановить. Спросил, как ему увидеть Тамару Гавринскую, темноволосая барышня указала на лестницу, ведущую на второй этаж кабинета. Умно. Начальник должен возвышаться. Брательник говорил с кем-то по телефону, потому не сразу его заметил. Увидел, лишь когда Гордон уже поднимался по лестнице, вытянул и без того тупое лицо, но было поздно. Гордон Маслёнов шагнул в кабинет главреда.

Надменная дама с короткой стрижкой на светлых волосах и в очках с дорогой оправой подняла взгляд. На её столе ароматно дымилась чашка кофе.

– Добрый день, уважаемая Тамара Александровна, – Гордон старался, чтобы голос звучал уважительно, но без перебора. – Вы обо мне слышали, но, боюсь, вам представили меня в неверном свете. Я – Гордон Маслёнов. Кстати, от кофе я бы тоже не отказался.

И, не дожидаясь приглашения, плюхнулся в кресло напротив главреда. Тамара Гавринская сверкнула глазами и выпрямила спину. Реплику про кофе, похоже, проигнорировала.

– Я хочу подарить вам свои книги. Уверен, когда вы их прочтёте, и сами захотите интервью со мной. Но я даю вам шанс сыграть на опережение – подумайте, вы будете первой, кто откроет будущего автора бестселлера. Когда я стану знаменитым, журналисты передерутся за право первыми написать обо мне, а вы можете стать первой уже сейчас.

– Знаете, вы правы, – медленно проговорила Тамара Гавринская и поправила очки. – Ваш брат представил вас в неверном свете. В его описании вы выглядели более приличным человеком.

Гордон Маслёнов на секунду запнулся.

– Если на то пошло, уважаемая Тамара Александровна, то ни один гений не отличался приятным характером. Вы почитайте мои книги, а потом вернёмся к разговору. Но имейте в виду, пока дочитаете, я успею дать интервью парочке ваших конкурентов. Я к вам-то пришёл лишь из любви к братишке, хе-хе.

– Что ж, успехов с моими конкурентами, – на лице Гавринской не дрогнул ни один мускул.

Ну и стерва. Надо будет приударить за ней, когда перестанет выделываться. Он вздохнул, с трудом удерживая остатки спокойствия.

– Как скажете, дорогая Тамара Александровна. Но, должен заметить, что судить о книге, которую не читали, недостойно умного человека.

– Я читала, – отчеканила Гавринская. – Одну. Ваш брат подарил. Я даже заставила себя дочитать её до конца. У вас шаблонные персонажи, обрывочные сюжетные линии, неживые диалоги и жуткие орфографические ошибки. Впрочем, всё это компенсируется обилием чернухи.

Она презрительно усмехнулась.

– А теперь прошу извинить, мне нужно работать.

– Ах ты, тварь! Да что ты… – Гордон подался вперёд, но в плечи вцепились чьи-то руки.

Брат.

Под дверью стоял, что ли?

– Мне вызвать охрану, или сами справитесь? – спросила у брата Гавринская.

– Справлюсь, – пропыхтел за спиной Гоша. – Гордон, уходим.

– Руки убрал, – дёрнулся Гордон. – Провалитесь вы все, я сам уйду. Вы ещё локти кусать себе будете.

Великий писатель вырвался из хватки и бросился вниз по лестнице.

Брат устремился за ним. Через десять минут они сидели в кафешке напротив редакции, Гордон мрачно пялился в чашку с кофе.

– Ну и на суку ты работаешь, – процедил он.

– Может, уже и не работаю… После твоей выходки.

– Она мне просто завидует. Сама сидит в жалкой газетёнке, а я книги пишу. Я – талант, а она – ремесленник.

– Я, наверное, пожалею о своих словах, но всё же скажу… У тебя, несомненно, есть талант к писательству. Но талант – это ещё не всё. Талант – это лишь три процента успеха, остальное – тяжёлая работа. Знаешь, сколько статей мне отправили на доработку, прежде чем начали принимать без замечаний?

– Пф. Сравнил. Статьи.

– А с книгой ещё сложнее. Ты бы почитал умную литературу, изучил бы, как текст строится, экспозиция, там, завязка… Предшественников своих бы почитал – классику детективов. Да и просто – классику.

– Это всё для бездарей! Пусть они тратят время на всякую чушь. А мне творить надо. Ничего-ничего, ни одного гения не признали при жизни. Умру – плакать будете.

Брат протяжно вздохнул. Что с него взять?

* * *

Грегори проснулся от пронзительного вопля.

– Сейчас я ей! – заорал Гигант Мысли и бросился прочь.

– Куда он? – сонно моргнул Грегори на Горочку.

– В сознание начальницы газетёнки. Она только что оскорбила владетеля.