не погиб в инфекционном бараке. Если бы не супруга, отыскавшая мужа среди крови и нечистот, выходившая его, то не знали бы мы ни «Князя Серебряного», ни «Семью вурдалаков», ни песни «Колокольчики мои». Да и иное осталось бы неизвестным. Но Алексею Константиновичу повезло. А как быть с сотнями, а то и тысячами простых солдат?

— Ну, здесь вашей вины нет, — покачал я головой. — Вас можно уважать уже за то, что вы на войну пошли. А уж что там дальше — все в руках божьих.

Вот теперь можно вернуться к главному вопросу. И я спросил:

— Неужели вы использовали на сцене настоящий револьвер? Если вы были в ополчении, каким-то навыкам вас научили…

— Про то, что раз в год и палка стреляет? — грустно улыбнулся Чижаков. — Про это помню. Но уверен, что дерево, оно точно не выстрелит. А пистолет у нас и на самом деле был бутафорский. Я его лично из дерева сделал, когда решили «Бесприданницу» ставить. Когда Карандышев стреляет в Ларису, я за кулисами петарду взрываю. А тут, как на грех, пистолет пропал. Куда деваться? Перед самым представлением некогда игрушку вырезать. Разрядил свой «Смит и Вессон», да Карандышеву, то есть, Василевскому и отдал.

— А патроны?

— А что патроны? — переспросил Чижаков. Сунув руку в боковой карман, вытащил из него пригоршню патронов и принялся раскладывать их на столе. — Перед представлением я револьвер разрядил, патроны прибрал. Вот, все пять штук. А мне больше и не нужно.

Я тупо посмотрел на смертоносные цилиндры, лежавшие на столе. Зачем-то спросил:

— Вам, стало быть известно, что следует заряжать пять патронов, а не шесть?

— Ротмистр, у которого я оружие покупал и посоветовал, — пояснил импресарио. — Мол — револьвер хороший, но лучше с ним осторожно обращаться. Мол — пусть одна камора остается свободной от греха подальше.

Так это что же такое получается? Кто-то зарядил полный барабан? Не несчастный случай, а преднамеренное убийство? Дела…

— Я, кстати, еще вчера хотел сказать, что патроны лежат у меня в кармане, но забыл, — повинился импресарио.

М-да, а ведь это и на самом деле очень важно. Но что бы изменилось, если бы я узнал об этом вчера? Раскрыл бы убийство по горячим следам? Вряд ли.

— Скажите-ка, а когда пропал бутафорский пистолет? Именно, что перед представлением? Или раньше? Или уже во время спектакля? Когда вы его в последний раз видели?

— Когда пропал? — на миг призадумался Чижаков. — Так я сказал, что перед самым представлением и пропал. В Кубенском — это село такое, неподалеку от Вологды, бутафорский пистолет точно был на спектакле, потом я его убрал. Вот, как реквизит с декорациями вносили, он тоже наличествовал. Точно помню, что с утра был на месте, лежал в гримерке… Ну, — поправился он, — не в гримерке, а в той комнате, что рядом со сценой. Мы ее ширмой на две части поделили — мужская и женская. А стол с реквизитом у дверей. Сразу скажу, что не видел, чтобы кто-нибудь к столику подходил и пистолет трогал. А потом смотрю — нет его. Кто стащил? И никого посторонних нет, а спектакль через пять минут. Пришлось свой револьвер доставать.

— А что еще на столе лежало?

— Так, бутафория всякая. Бутылки с чаем — вроде бы, как с вином, яблоки из папье-маше. У нас особо-то не разгуляешься. Видели наши декорации?

Декорации я видел. Придумано очень оригинально — решетки, которые можно переносить с места на место, с помощью которых можно изобразить хоть диван, хоть трон, а хоть брачное ложе. А поставь ребром — будет тебе борт парохода или стена. Понадобиться — так и тюрьма.

— Реквизита мало, но все, что надо, на месте, — уверенно сказал импресарио. — Главное, чтобы зритель поверил, что артисты на сцене настоящие яблоки кушают и настоящий коньяк пьют.

— Кто-то мог на госпожу (чуть было не ляпнул — Гузееву) Эккерт злость затаить?

— Да кто бы на нее злость затаил? С Ниной Тениной, которая ее мамашу играет, очень дружна. И с остальными отношения хорошие. Машенька — вообще святой человек. Замужем, очень мужа любит, хотя и живут раздельно. И брат у нее — человек серьезный, за сестру горой. У них очень славно получается в паре играть. Он — Паратов, она — Лариса.

— Эккерт, который Паратова играл, ее брат? — удивился я. — А я думал, что это и есть муж.

— Да все так думают. Она по мужу-то Свистунова, но на сцене как Эккерт. Свистунова — не очень-то театральная фамилия. А Машенька — Мария Львовна, долго в провинции служила, в Ярославле. В тамошнем театре на первых ролях была. Там и замуж вышла. Детей не нажили, а из Ярославля она в Санкт-Петербург уехала. Кто-то из столичных режиссеров ее увидел, переманил. Муж отпускать не хотел, но она уговорила. Очень уж ей хотелось на столичную сцену. Уговорила. Супруг дал разрешение на раздельное проживание, оно у нее вместо паспорта. Ей главную роль обещали, но ничего не получилось. В театр-то взяли, четыре сезона в Александринском театре играла в массовых сценах, либо на вторых ролях — служанки там, горничные. Она даже дублершей у Савиной была — как раз на «Бесприданнице». А «Бесприданница» в Александринке неважно шла, оттого что Савина из Ларисы Огудаловой наивную дурочку сделала. Вот, если бы Машеньке эту роль дали, успех гарантирован. Но кто же даст малоизвестной актрисе главную роль? Спектакль сняли, но уж очень он хорош! Я и решил, что в провинции он «зайдет»! Николай Эккерт со мной с самого начала, уже десять лет. А у меня актрисы на роль Ларисы не было. Нина Николаевна, которая Огудалову-старшую играет, для роли Катерины в «Грозе» подойдет, а вот для девицы уже нет. А где взять молоденькую актрису, да еще и толковую? А Машенька выглядит изумительно, хотя ей уже тридцать три года. Попросил Николая — может, съездит сестрица с нами? Она подумала, да и согласилась. Ролей у нее пока нет, обещали на лето взять, на гастроли. Сыграет что-нибудь, у Савиной в дублершах побудет. Так что, зиму Машенька для кошелька потрудилась, а летом уже для души. Все-таки, Александринский театр. Ну, теперь уже ничего не сыграет…

— Скажите, а что у нее с мужем? Живут раздельно, это я понял. Но она мужа любит.