Шрифт:
Закладка:
Мне становится тоскливо и как-то промозгло.
– Передам, – обещаю я. – Обязательно.
– Она, наверное, ушла в свое секретное место, и забыла про нас.
– Секретное место? А ты знаешь, где оно?
– Нет, оно же секретное, глупый!
В голосе Медвежонка столько важности, что я не без усилия удерживаюсь от смешка. Киваю, признавая свою ошибку.
– И правда глупый. Но неужели ты даже маленького намека не знаешь, где это может быть? Я бы тогда ее поискал и напомнил, что нехорошо надолго вас оставлять.
Медвежонок крепко задумывается и смешно хмурится.
– Она только говорила, что это место секретное, и туда никто не ходит. И из окон никогда не смотрят, поэтому там можно спрятаться от всех.
Меня невольно посещает мысль о микроскопической полянке, найденной мной у самой заросшей лесом стороны ученического корпуса. Там есть окна комнат комендантов, и оттуда действительно вряд ли кто-то будет всматриваться в заросли: Горгоне интересны только ее задрипанные книжонки, а Катамарану дышащий на ладан радиоприемник. Неужели туда наведывается Старшая?
– Ты придумал, где ее искать?
Полный надежды вопрос вырывает меня из раздумий.
– Есть одна мысль, – я благодарно кладу руку девочке на плечо. – Спасибо, Медвежонок. Я побежал! Не буду терять времени!
И действительно бегу. Не только под влиянием воодушевления, но и чтобы быть подальше от пугающей считалочки, которая снова доносится до меня со стороны площадки:
Холод сосчитает «Раз» —
Интернат в лесу увяз.
Холод сосчитает «Два» —
В сны вползёт бродун-трава…
Добраться до ученического корпуса – плевое дело. А вот обойти его и прокрасться на самую малообитаемую сторону гораздо сложнее. Если Старшая действительно там, надо ведь еще, чтобы она меня не заметила и не сбежала раньше, чем я смогу с ней поговорить. Поэтому я не нахожу ничего лучше, кроме как пробраться к ней через окно комнаты Катамарана.
Из обиталища коменданта несет застарелым потом и затхлой одеждой. Удивительно, учитывая, что на дежурства он является более опрятным! В комнате меня первым делом встречает видавший виды старый диван с продавленной ямой посередине, накрытый выцветшим пледом ковровой расцветки. Покосившиеся дверцы старых шкафов удерживают тонкие резинки, накрытый пожелтевшей клеенкой стол – единственное фундаментальное сооружение в этой комнате – атаковали груды жестяных чашек, старых газет и каких-то рыбацких снастей. Интересно, где Катамаран здесь рыбачит? В болоте, что ли?
Нахожу притаившийся под столом деревянный табурет и выдвигаю его, чтобы добраться до окна. Попутно нарушаю пыльный покой пары резиновых сапог, поросших паутиной.
Полянку и замшелое бревно, на котором я недавно сидел, отсюда видно… и Старшую, которая сидит на нем сейчас, тоже видно, только я замираю в нерешительности, потому что впервые наблюдаю, как эта девчонка содрогается и горько рыдает. Ее спина изогнута вопросительным знаком, даже через толстовку проступают отчетливые позвонки, такая она тощая, а рыдания больше напоминают конвульсивные подергивания.
Не знаю, хорошая ли идея появляться перед Старшей сейчас. Вряд ли ей это понравится. Мне бы, надо думать, не понравилось… Но видеть ее такой чересчур сложно и почти страшно, а я, видимо, слишком эгоист, чтобы ценить ее личное пространство в эту минуту, поэтому я распахиваю окно, собираюсь спрыгнуть, слышу вскрик Старшей… зацепляюсь носком кроссовки за небольшой выступ на оконной раме и с грохотом валюсь в кусты.
Все тело будто прокалывает небольшими иголками, предсказанными мною же еще с утра, я издаю кряхтящий звук и осторожно поднимаюсь. Надо же было так облажаться! Хоть не переломался весь – и то повезло.
Старшая стоит передо мной, как ощетинившаяся кошка: взгляд бешеный, лицо чумазое, отчетливо улавливается след слез, стертых грязной рукой. Подозреваю, что движение было яростным и воинственным.
– Ты какого черта здесь забыл? – угрожающе тихо шипит Старшая. Во время следующей реплики уровень децибел ее голоса начинает подниматься с каждым словом. – Да от тебя нигде покоя нет в этой школе?!
– Да, нигде! – ору в ответ, чем, как ни странно, на миг дезориентирую Старшую. – Бегай хоть по всей территории, я на тебя из кустов выпрыгну или из окна вывалюсь! В кошмарах буду являться, пока ты со мной не поговоришь!
Старшая шмыгает носом и недоверчиво смотрит на меня. К истерической контратаке она была явно не готова. Пыл ее гнева начинает остывать.
– Ты наглухо отбитый, что ли? – растерянно бурчит она.
Я делаю к ней шаг.
– Верно подмечено, – усмехаюсь. – Сейчас точно.
Старшая морщится и явно пытается сдержать улыбку, кажущуюся ей неуместной.
– Не больно хоть? Ты рухнул, как мешок с картошкой.
– Нормально. Пострадала только моя гордость. Хотя меня сравнивали с вещами и похуже. В частности, ты. Так что, думаю, я это переживу.
Пока она не успевает бросить в меня очередную колючку, подхожу ближе и виновато опускаю голову.
– Пока ты мне глаза не выцарапала, и я совсем не потерял лицо, выслушай, ладно? Потом можешь беситься и кидаться на меня, если хочешь, даже мешать не буду. Идет?
Старшая таращится на меня раскрасневшимися круглыми глазами.
– Ты точно головой не ударился? Несешь какой-то бред.
– Мне не понравилось то, как мы в последний раз разошлись, – выпаливаю, заливаясь краской. – Не понравилось, как поссорились. Мы постоянно гавкаемся, но в тот раз как-то… совсем нехорошо вышло. А еще я… – поджимаю губы, ожидая оплеухи, но рассказываю, – я себя, как идиот, повел. К нам Майор заходил, приводил Нумеролога. Ну и мне крышу сорвало, я бросился за ним в коридор. Наговорил ему гадостей. Про тебя в том числе…
Старшая отводит взгляд, и по мне пробегает сначала волна жара, потом холода. Чувствую: знает. Все знает, в мельчайших подробностях.
– Я сгоряча сказал, – вздыхаю. – То, что я там наговорил… я так совсем не думаю. Ну… может, только чуть-чуть. Но прям очень чуть-чуть! Почти не думаю. А сказал я это, потому что злился. На тебя, на себя, на него – на всех. Даже на Принцессу. У нас с ней, кстати, нет ничего.
От последних слов уши у меня начинают полыхать.
Старшая хмыкает.
– С чего ты взял, что мне… – начинает она.
– Да плевать мне, хочешь ты это знать, или нет! – срываюсь раньше, чем это успевает сделать она, обхожу ее и плюхаюсь на бревно, ощущая себя отбивной после падения. – Я хочу, чтоб знала.
Отворачиваюсь.
Думал, полегчает,
