Шрифт:
Закладка:
– И какое за это полагается наказание? Сорок отжиманий? – вылетает у меня изо рта раньше, чем я успеваю сдержаться.
Майор вздыхает. Кажется, он уже порядком устал от меня и моих постоянных дерзостей. Я и сам удивляюсь, как он еще не поставил меня на место или не отметелил хорошенько. Уверен, у него уже не раз кулаки чесались так поступить.
– Что ты здесь делаешь? – спокойно спрашивает Майор. – Идешь жаловаться на мои интриги директору? В такой час не советую. Лучше обратись к нему утром. Хотя и это не лучшая идея.
Если честно, у меня не было мысли пожаловаться на Майора Сверчку, но она появилась, стоило ему попытаться меня от этого отговорить.
– Почему? – усмехаюсь я и складываю руки на груди. – Потому что вы меня уже опередили и настроили директора против всего, что я скажу?
Майор смотрит на меня, как на последнего идиота, до уровня которого явно не стоит опускаться. Он молча достает сигарету и закуривает. Лишь выдохнув пару клубов дыма, он снова заговаривает со мной. Голос у него измотанный:
– Я ничего не говорил о тебе директору.
От его слов мне почему-то становится не по себе, и чувство безнаказанности куда-то улетучивается, хотя должно быть наоборот.
– Почему? – тупо спрашиваю я.
– Не счел нужным.
Слова – три удара кузнечным молотом по наковальне – тяжелые и увесистые. У меня вдруг промелькивает мысль, что Майор – настоящий военный, а не тренер по физподготовке. В таком случае терпимость и деликатность, которую он проявляет ко мне, просто феноменальная.
– Так что ты здесь делаешь?
Опускаю голову и притихаю. В мыслях верится всего одна просьба, но озвучить ее очень сложно. Бомбардировать Майора обвинительными речами гораздо легче, чем чего-то просить.
– Открою тебе тайну, малыш, просьбы даются гораздо проще, когда огрызаешься чуть меньше, – снисходительно говорит он.
– Может, уже хватит называть меня «малыш»? – не выдерживаю я.
Майор тихо смеется. Странно, но его смех звучит… грустно. Интересно, с чего?
– Я перестану, как только ты закончишь считать себя центром мира.
Поджимаю губы. В самый неподходящий момент красноречие решило меня покинуть и вместо того, чтобы продолжить щетиниться, я теперь тушуюсь. Майор выдыхает очередной клуб дыма, стряхивает последний уголек сигареты в мокрую траву и убирает бычок в карман камуфляжных штанов.
– Так о чем ты хотел попросить? – спрашивает он.
– С чего вы вообще взяли, что у меня есть просьба?
Особенно после того, что я наговорил, – добавляю уже про себя. Надо быть последним наглецом, чтобы после такого обращаться к человеку с просьбой. Видимо, таковым он меня и считает. Что ж, у него есть повод так обо мне думать, и не один.
– Шутишь, что ли? – хмыкает Майор. – От тебя за милю несет желанием о чем-то попросить. Можно даже не принюхиваться.
Не в бровь, а в глаз, крыть нечем.
– Я, скорее, хочу спросить, – выдавливаю с трудом. – Что… что вы будете делать с тем, что услышали от меня в коридоре?
Майор внимательно смотрит на меня.
– О чем ты? – уточняет он. Я морщусь, понимая, что он хочет заставить меня по-человечески повиниться и озвучить свою просьбу. Уже готовлюсь вновь пережить свой позор, но Майор договаривает и на корню меняет мое представление о происходящем: – Я ничего не слышал.
Гляжу на него недоверчиво, его слова меня окончательно обезоруживают.
– Но я же…
– Не сделал ничего, что следует обсуждать.
– Но…
– Послушай, – Майор задумчиво кивает, – кому я, по-твоему, улучшу жизнь, если поступлю так, как ты обо мне думаешь? – Он замолкает, ждет моих комментариев, которых не поступает, и улыбается. – Вот и мне так кажется. Так что еще раз повторяю: я ничего не слышал.
Слова застревают в горле, я просто не могу вытолкнуть их наружу. Чувствую себя почти голым, хочется где-нибудь скрыться. Сейчас Майор может просто растерзать меня, если захочет, а я столько раз давал ему повод. Так мерзко от самого себя мне, наверное, еще никогда не было.
Вместо того Майор делает ленивый жест в сторону ученического корпуса.
– Возвращайся в комнату, – говорит он то же самое, что сказал в коридоре. – Отдохни, успокойся. Каждый может сорваться, ничего в этом страшного нет.
Ну все, больше не могу.
В горле давит, подбородок дрожит. Какого черта он ко мне такой неоправданно добрый?! Я вел с ним себя, как скотина! Я не заслужил его понимания, так зачем он его выражает?
Не удерживаюсь и вытираю слезящиеся глаза рукавом толстовки. Падать ниже уже некуда, но я, кажется, упорствую.
– Иди, – подталкивает Майор.
И вдруг ему на нос падает снежинка.
Лично я бы не обратил на такое внимание поздней осенью, но Майор выглядит так, будто для него снег – нечто небывалое. Даже лицо у него вытягивается и становится растерянным. Он поднимает голову к небу, откуда на нас неспешно летят снежинки – первые в этом году.
– Снег… – глухо констатирует Майор.
Я пожимаю плечами.
– Зима скоро.
Он окидывает меня каким-то странным оценивающим взглядом, задумчиво кивает и говорит:
– Возвращайся в корпус. Вредно на холоде в одной толстовке стоять.
Сам он при этом в футболке, но мне не хочется спорить, да и незачем.
– Я… пойду, – бурчу, не в силах выдавить из себя «спасибо» или «доброй ночи». Но Майору это от меня, похоже, не нужно. Он молча разворачивается и шагает в сторону Казармы.
Странно. Что за отношение у него такое к снегу?..
На улице стремительно холодает, и в корпус я возвращаюсь, громко стуча зубами. Когда поднимаюсь на третий этаж, чувствую себя согревшимся, но измотанным.
Тридцать шестая встречает меня приветственными кивками без замечаний. Соседи уже в кроватях и засыпают. На меня тоже стремительно накатывает сонливость, будто разговор с Майором вытянул из меня последние жилы. Прохожу к своей кровати и падаю на нее прямо в одежде. Перед тем, как провалиться в сон, бросаю взгляд на удачно отказавшуюся со мной говорить колоду игральных карт Нумеролога. Что ж, в одном я с ней полностью согласен: мне совершенно не хочется сейчас знать, что будет дальше.
Глава 19. О тактичной глухоте, неловкости и неправильных рыцарях
СПАСАТЕЛЬ
Следующий день можно назвать одним из самых неловких за время моего пребывания в интернате. Во взглядах одноклассников я постоянно ищу осуждение: слышали ли они мой скандал с Майором? Как отреагировали?
Обитатели интерната
