— О, ты уже тут? — в кабинет зашел Джосайя.

И, вытирая рукавом губы, начал приводить себя в порядок: оттянул задравшийся вязаный жакет и застегнул верхнюю пуговицу клетчатой рубашки.

— Опаздываете, мистер Кэруэл, — не упустила возможности съязвить Эбель.

— Это ты пришла слишком рано. — Он закрыл окно. — И вообще, уйди с моего места. Твое вон там, — он развернулся, указывая на столы, — за партой.

Эбель нехотя потянулась и медленно, назло профессору, села за пустой длинный стол.

— Как дела с древнегреческим? Небось, уже все тексты прочитала? — Джосайя уселся в свое мягкое, по сравнению с деревянными скамейками, кресло.

— Ну… — Эбель провела два вечера в библиотеке, но так ни черта в этом забытом языке и не поняла.

— Пытаешься вспомнить свой любимый текст? — улыбнулся Джосайя. — Мой вот «Защитительная речь по делу об убийстве Эратосфена» Лисия. Аж дух захватывало, пока читал.

— И у меня, да. — Эбель надеялась, что он продолжит рассказ вместо нее, и не ошиблась.

— Это же целая теория правдоподобия! Важнейший постулат судебного красноречия в Аттике! Оратор за неимением улик и достоверных свидетельств воспользовался особым типом аргументации. Лисий раскрыл логическую и психологическую зависимость между лицами происшествия и нашел схожесть события с часто происходящими случаями в жизни.

Эбель опять ни черта не понимала[17].

— А вообще, в речах Лисия можно подметить очевидные признаки школы софиста Тисия, у которого он учился в семидесятых годах до нашей эры в Италии.

Эбель поняла, что эту машину уже не остановить. Джосайя завелся и, громко пыхтя, ревел, показывая всей округе, что еще на что-то да годен. Мистер Кэруэл неутомимо пересказывал философские статьи.

— Ты слушаешь меня, Эбель? — профессор увидел, что она чуть не засыпает.

— Внимательно, мистер Кэруэл!

— Тогда скажи мне…

— Я, кстати, считаю, что Эратосфен, — боже, как она запомнила его имя, — заслужил смерти. А вы? — Эбель уже научилась забалтывать Джосайю.

А он был этому рад.

— Конечно! Ты права, Эбель! Молодчина, — похвалил он ее. — Эратосфен был изменником и сгубил семью. По тем временам смерть была его единственной участью. Евфилет покарал преступника по закону, не только за себя, но и за все государство, чтобы подобные люди остерегались вредить своему ближнему, видя, какая награда ждет их за такого рода подвиги.

Кажется, это была цитата, иначе непонятно, зачем ее нужно было произносить так пафосно.

— Эта речь об убийстве Эратосфена является хрестоматийным примером мастерства Лисия. Они всегда отличались краткостью и точностью мыслей. Он придерживался строгой композиции изложения своего материала…

Эбель зевнула, прикрыв рот рукой, но Джосайя не заметил этого, потому что был слишком увлечен рассказом. Он смотрел в окно, будто проводя лекцию не только Эбель, но и луне, звездам, всей этой ночи. Повезло же мотыльку… Он умрет в клюве птицы, а не в душном кабинете шифрологии.

Джосайя, забыв про время, пересказал Эбель еще парочку древнегреческих текстов, сам же их проанализировал и, забыв о домашке, выполнил всю работу за студентку. Последний раз Эбель посмотрела на часы в одиннадцать ночи и, опершись на руку, все-таки уснула под совсем не интересные рассказы преподавателя шифрологии.

В следующий раз Эбель открыла глаза в пять утра. Рядом был Тимо: сидел перед ней, смотря в окно.

— Ты проснулась? — обрадовался он.

Эбель выпрямила спину — с плеч свалился жакет мистера Кэруэла.

— Ты что тут делаешь? — потерла заспанные глаза Эбель.

— Я не нашел тебя в комнате и испугался. В академии недавно было убийство, и я ненароком подумал… — Тимо вовремя остановился. — Но потом вспомнил, что вы с Соль часто обсуждали этот кабинет, библиотеку и трапезную. Так и нашел тебя.

Тимо был очень уставшим. Он медленно говорил и с трудом поворачивал головой.

— Что с тобой? — почему-то это забеспокоило Эбель.

— Я слишком далеко от кладбища. А чем дальше я от своей могилы, тем слабее становлюсь. И я тут сидел всю ночь, охранял тебя, поэтому совсем раскис. Прости.

Эбель это тронуло. Внутри живота даже дернулась давным-давно умершая бабочка.

— А как же наша…

— Окна твоей комнаты смотрят на кладбище, — Тимо понял Эбель с полуслова. — И там я чувствую себя получше. Умереть-то я уже не умру, но если вдруг совсем задержусь и отрублюсь, то проснусь уже в гробу. Я уже пробовал. В итоге ходил в Санди на пару дней, а в могиле лежал после этого несколько лет. Приходил в себя. Но там, знаешь ли, не отель пять звезд. Темно, страшно. Вокруг труха, насекомые и мои кости.

И спустя четыре года общения с призраками Эбель наконец поняла, куда они все это время исчезали.

— Я могу тебе помочь? — Эбель коснулась его холодной руки, и Тимо, удивившись, засмотрелся на нее.

— Принеси могильной земли и положи на окно в комнате. Тогда я смогу питаться от нее.

— Звучит так, будто ты хочешь поселиться у нас с Соль…

— А я уже, — улыбнулся Тимо. — В вашем шкафу очень удобно. Удобнее, чем в гробу.

— Значит, нравится подсматривать за голыми девочками?

— Нет, ни в коем случае! — выдохнул Тимо и чуть не упал со стула от усталости. — Мне просто нравится… быть. Мне нравится быть, Эбель.

Он встал, оттолкнувшись от стола, и, медленно передвигая ноги, двинулся к выходу.

— Спасибо, что позволяешь мне такую маленькую шалость.

— Я еще не приняла решения.

Эбель соврала. Еще вчера она поняла, что думает о нем. Вспоминает треснутые линзы очков, стеснительную улыбку и холодные прикосновения.

— Все равно спасибо. — Тимо шагнул в озаренный лучами восходящего солнца коридор. — Я буду ждать тебя в комнате, Эбель. А если ты опять не придешь, то я знаю, где тебя искать.

Впервые за пять лет Тимо почувствовал тепло.

Казалось бы, второй раз умереть невозможно, но он умер. Все было точь-в-точь как в тот день, когда его ударила молния. Разряд необузданной энергии коснулся кончиков пальцев и, быстро разбегаясь по венам, дотянулся до самого сердца. И сжег его. Все закончилось быстро. Тело в долю секунды загорелось