Шрифт:
Закладка:
Или тогда сбежавших искать будут?
Синод вот.
Громовы, если вдруг вспомнят? Да и мало ли… а с больных да мёртвых какой спрос?
Или это у меня уже паранойя? Больно сложная затея. И кого ради? Мальчишки? И вот выходит, что или я чего-то не знаю, или не до конца понимаю Савкину ценность.
Или всё-таки паранойя.
— Ты… Фёдор, гляди. Не заигрывайся, — Сергей Анатольевич говорил сипло. — Я-то, конечно, в дела твои лезть не собираюсь. Оно понятно, что рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше.
Он снова кашлянул, трубно и тяжко.
Аккурат как я, там.
— Каждый свой интерес блюдёт… только вот Синод, ежели вдруг, не поглядит ни на заслуги твои боевые, ни на то, что годы тут верой и правдой…
— Да при чём тут…
— При том, Фёдор. При том… с кем другим и заговаривать бы не стал, только я тебя помню. И как воевал. И как молодых учил. И что не обижал никого зазря. Потому и не лез в твои дела, хотя они мне крепко не по нраву.
— Сергей Алексеевич… я же ж…
— Завязался со швалью городской. Не ты первый, не ты последний. Но одно дело, Фёдор, отвернуться, когда просят, и совсем другое — деятельно участвовать. В Уложении и статья такая есть. Отдельная. За деятельное участие.
Почитать бы его. Чувствую, очень полезная штука, это Уложение.
— Что они просили? Мальца притравить?
— Да вы что! — вот теперь Фёдор возмутился искренне. — Я ж… не дурак. Она же ж враз почует.
— Вот хоть это понимаешь.
— Так-то… приглядеть… ну и не мешаться…
Прессовать станут.
Логично.
С одной стороны злые сверстники, которые стаей начнут Савку травить всячески, а с другой — добрый Метелька и за ним — Мозырь, способные помочь и защитить.
Типичная схема.
Классическая, если можно так выразиться.
— Ну и так-то… шепнуть Зорьке, что пацан квёлый… плачет, ссыться… и так-то.
— Понятно.
— И… чего делать?
— Думать, — ответил Сергей Алексеевич. — Думать, Фёдор… к примеру о том, что Синодники думать тоже умеют. И что не бывало такого, чтоб дознаватель приезжал чайку попить да помолиться…
И вот тут наши с Сергеем Алексеевичем мысли снова сошлись.
— Так… это…
— Спать иди, — посоветовал наставник и, вздохнув, добавил: — А всё одно как-то оно неспокойно, что ли.
Ленка устроилась с вязанием. В креслице. Подушками обложилась, на одной коленке журнальчик, на другой — корзинка. В корзинке клубочки разноцветные. От одного ниточка протянулась. И в Ленка её всё спицей подцепить пробует и вторую при том не выронить. А ниточка не цепляется.
И Ленка хмурится.
Бормочет.
И в журнал пялится, что-то там высмотреть пытаясь.
— Ленка… — я разлепляю губы и удивляюсь, что в груди не булькает. — Ленка, а Ленка… а чего ты вяжешь?
— Шарфик, Громов. Чтоб тебя удавить, зараза ты этакая, — ласково отвечает Ленка. — А то ж сам ты точно не сподобишься.
И пытается улыбнуться.
А я смеюсь. И в груди клекочет и клокочет.
— Ленка… так ты, выходит, бабка?
Смех перерастает в кашель. И Ленка, отбросивши спицы и нитки, подскакивает ко мне. Это она зря. Чувствую я себя почти даже нормально. Ну, для нынешнего состояния.
— Вяжешь вот…
— Я тебя точно придушу, Громов, — она ворчит, но в глазах — беспокойство.
— Ленка… слушай, а я вот думал… а чего ты меня не послала? Ну, тогда?
Когда братец захлопнул дверь перед носом, а я в очередной раз понял, что вот всё. И мне бы лечь и сдохнуть, а я пополз наверх. На хрена? Понятия не имею. Потом читал, что коты, спасаясь, вверх бегут. Типа инстинкт. И я, выходит, тоже кот.
Или скорее долбодятел.
Вот и пополз.
И приполз.
И лёг там, прижимая рукой дыру в бочине.
А очнулся уже в Ленкиной хате.
— Не знаю, — сказала она. — Как-то вот… день не заладился. Сперва клиент кинул. Сунул фальшивые, прикинь? Потом Аркашка… мой…
Сутенёр.
Наглый был, тварь. Претензии предъявлять пытался. Мне.
Смех.
— Велел скататься к нужному человеку… типа… а там он и с другом, и бухие в дребедан. Настолько, что ничего делать не могли, так развлекались… к стенке поставили и сперва бумажными шариками кидались, потом надоело… и шмалять стали. Я думала, что всё… а Аркашка потом и денег не дал. Типа, отрабатываю штрафы… и по мордасам надавал ещё.
Она обняла себя.
Вот ведь…
— Ты не рассказывала.
— А на кой? Я тогда домой шла, думала, нажрусь и из окошка. На хрен такая жизнь. Всё одно или сопьюсь, или сторчусь, или пришибут какие отморозки. Так хоть сама… а тут ты под ногами валяешься. В кровище. Пожалела.
— Как котика?
— Как котика, — она криво улыбнулась. — Наверное, увидела, что кому-то поганей, чем мне. Вот и…
— Спасибо.
Я ведь тогда так и не сказал почему-то. Шубу вон купил. И серьги золотые. Польские. Теперь-то у Ленки что шуб, что золота… но спасибо я ведь не сказал.
— И тебе, — она не отвернулась. Она поняла всё правильно.
— Мне-то за что?
— За всё, Громов, — она поправила одеяло. — За всё… ты… конечно, не ангел и ни хрена не принц… но ты первый, кто ко мне
