— Я?.. Всякое. Что на ум придет…

— Ясно.

— Могу показать! Вы до скольки сегодня? — поинтересовался он спустя пару секунд. Будто не сразу решился.

— Я… — она взглянула на часы. Без пяти десять. — А подождите на улице. Рабочий день почти окончен…

И вот они стоят в окружении светодиодного городского освещения. Смотрят на глухую стену пятиэтажки. А на них с полуразрушенной кирпичной поверхности глядит портрет. Виктор Цой.

— Ну вот… Одна из моих работ, — выпрямился парень.

Соф разглядывала рисунок высотой с ее рост. Он появился здесь совсем недавно. Чистый и аккуратный. Цой из прошлого. Невообразимо реалистичный, словно черно-белая фотография.

— Ух ты. Очень красиво… — не отрывая глаз, проговорила она.

— Спасибо… Два часа потратил. Жаль, закрасят…

Соф продолжала разглядывать музыканта. Настоящая звезда молодежи, позднего СССР. Затем в правом углу заметила какие-то штрихи. Словно автограф. Но не совсем. Какая-то эмблема с закрученными буквами.

— А это что значит? — поинтересовалась Соф, указывая пальцем.

— Ты не знаешь? — чуть тише спросил он вместо ответа.

— Нет.

Парень оглянулся по сторонам.

— Странно, но если вкратце, то это что-то вроде революционного движения… — воодушевленно объяснил он, как будто заданный девушкой вопрос был глуп…

— Ясно… — У Соф почему-то резко отпало желание продолжать эту тему.

— Развитие самых разных сфер идет полным ходом. Говорят, итогами последней сделки являются современные методы лечения. Рак и ВИЧ могут быть навсегда побеждены. Акции фармацевтической компании «Med» взлетели после недавней конференции. Они сообщили, что будут вести переговоры…

Дом. Надоедливый телевизор в последнее время смотрят чаще обычного. Нормального интернета как не было, так и нет. Соф еще немного погуляла с тем забавным пареньком. Но десятичасовая смена вытравила все силы. Он проводил ее до дома.

В квартире пахло едой. Скоро ужин.

Она умылась, словно смывая остатки негатива от надоедливых покупателей, и прошла на кухню.

Маленький стол, вокруг которого сидят в ожидании дети и Саша.

— Как дела на работе? — спросила Мария, переворачивая котлеты.

— Ничего такого… — Соф рухнула на свободный стул.

Саша улыбнулся ей, но как-то напуганно. Крутил вилку толстыми пальцами.

— Я сегодня… поговорил со своими знакомыми. В общем, город пока не откроют… — произнес он тихонько.

— Ясно… — Соф не хотелось об этом говорить. Забыться хотя бы на миг. Но он напомнил.

— Зато я кое-что смог узнать…

— Саша! — Мария очутилась рядом с ним. Уже сидела на стуле и накладывала каждому по порции. Всем поровну, но много.

— Что?

— Хватит уже об этом. Она только пришла. Давайте отдохнем.

И он послушал жену. Умолк до конца ужина. Не проронил ни слова, пока всё не доели.

— Соф, мне нужно поговорить с тобой…

Она ожидала этого. Уже привыкла прятаться с Сашей в соседней комнате и в очередной раз выслушивать опасения вперемешку с плохими новостями.

— Что? — отстраненно спросила она.

— В общем… У меня же всё еще знакомые остались. Сослуживцы. Сейчас, конечно, тяжело поддерживать контакт. Тем более с этой гребаной отработкой. Достало уже собирать мусор по улицам вместе с безмозглыми имбецилами… В общем, мне доложили кое-что… Про Никиту узнал. Где он живет… — Саша говорит ей это неуверенно. Но слегка радостно, словно ожидает ее одобрения. Похвалы.

— Да? И где же? — она и вправду оживилась.

— Он в городе.

— И что дальше?

— Я планирую поговорить с ним…

Теплый июльский вечер. Соф наконец смогла отпроситься пораньше. Эта работа угнетает. Весь день на ногах. Суетливые покупатели, вечно чем-то недовольные, так и норовят брызнуть кислым ядом. Целый месяц ей придется батрачить. А плату обещали символическую.

Этот паренек — единственное утешение. Он почти ее не знает, она его — тоже. Соф от этого незнания легче. Он показывает ей свои очередные арты на бетонных и кирпичных стенах. Город хоть и угрюмый, но под вечер, когда наполняется свечением уличных фонарей, становится дружелюбнее. Уютнее. А подозрительные солдатики на каждом шагу затмеваются сумерками. Не бросаются в глаза. Он рассказывает ей о своих выходках. Проводит экскурсии по городским закоулкам. Но иногда тянет какими-то дворами. Чтобы нацгвардейцев лишний раз избежать.

«Оборванец», — приходит ей на ум.

Неумелый бунтарь. Веселый, глупый. Так и норовит рассмешить ее. Хотя она сама-то… Как бы ни старалась, такая же.

Но Соф всегда пыталась держаться города. Хотела вытравить деревню из себя. В универе пришлось.

Легкий влажный ветер. Набережная. Они расхаживали по потрескавшийся бетонной плитке. Шум прибоя. Черная река, в которой отражаются, словно в зеркале, очертания исторических изб и усадеб. Мост, удивляющий своей помпезностью. Отголоски эпохи. Волга.

Они настолько были увлечены общением, что позабыли самое главное.

— А зовут-то тебя как? — спросил парень с улыбкой на лице.

— Соф. А тебя?

— Слава…

Соф рассмеялась. Не от имени, а от того, что никто из них даже не вспомнил задать этот вопрос прежде.

— Я смотрю, ты приезжая. Откуда сама? Раньше я тебя никогда не видел.

— Я уже бывала в этом городе. Но живу в поселке. Далеко отсюда…

— Точно… Сейчас всех из поселков и деревень в города привозят…

Ну вот. Соф пришлось вспомнить, из-за чего она здесь.

— А ты не знаешь почему? — Она решилась продолжить эту неприятную для нее тему. Парню явно что-то известно.

— Ну… Политика у них такая теперь. Прибывшие так говорят делать. Но я-то знаю… Так людей проще контролировать.

— Контролировать?

— Да! В последнее время что-то происходит. Непонятное.

— Я тоже заметила.

— Ну вот! И знаешь… Об этом нужно говорить. Ну, я так считаю. Та эмблема, про которую ты спрашивала, является пометкой. Что-то вроде гражданской позиции. Вот, смотри!

Парень достает звенящий баллончик краски. Аккуратными штрихами распыляет кислотно-зеленый оттенок на кирпичной стене. Без сожаления и зазрения совести. Спустя пару минут он отпускает испачканный палец с сопла.

Это был извивающийся символ. Словно заглавная буква красной строки из детских книжек. Вензеля окутывали ее контуры. И только разглядывая очень внимательно, становилось ясно, что это буква «А».

— И что она значит? — Соф сморщила нос от химического запаха.

— Независимость. Ничего сверхоригинального, — улыбнулся он.

— А это кто?

На рисунке, помимо беспорядочных закорючек, было еще кое-что. Силуэт человека, прямо под буквой. Темный, еле различимый.

— Говорят, что