Не провалюсь, Сергей Александрович. Не провалюсь.

***

Когда я говорила, что с нетерпением буду ждать приятное, я не думала, что куда более будет приятно видеть на лице Потапова такую растерянность. На пятой по счету пленке он в конкретном замешательстве. То ли я брежу, то ли и вправду так и есть, но там даже и паника имеется.

– На шестой, седьмой и следующих будет то же самое, Сергей Александрович. Ну, если вы хотите удостовериться...

– Достаточно. Как ты это делаешь?

– Так же, как и вы. Я этому училась очень долга. Когда поняла, что не справляюсь, мне папа нанял врача функциональной диагностики на частные уроки. Уроков было много, так как я тупила по-страшному. Но в итоге все срослось. Где мой подарок?

– Сергей Александрович, там новенький поступил, примете? – синхронно переводим взгляд на часы.

– За пять минут до окончания смены? Ну, уж будь добра, запиши на дежурного.

– Да сегодня Яковлев дежурит, пока этот опоздун припрется, дедок может не только всех достать, но и помереть. Примете?

– Давай уже, – выдергивает историю болезни из ее рук и встает из-за стола. – Пойдем. Думаешь, я его один буду принимать?

– Окей. А подарок мой где?

– Позже получишь.

Заполнив приемку дедушки и даже накатав примерный план лечения, я принялась ждать куда-то ушедшего Потапова. Перевожу взгляд на часы: шесть двадцать. Офигеть. Полтора часа задержки, тогда как весь день ничего особо не делали. Прекрасно. Уйти, что ли, и написать ему записку, чтобы проверил приемку и лист назначений без меня без меня? Пожалуй, дельная мысль.

Только я скидываю с себя халат, как в ординаторскую влетает девушка с криками «помогите». На автомате бегу за ней в коридор и обнаруживаю лежащую около поста женщину. Прибежавшая за мной девушка что-то кричит, но в панике я уже ничего не различаю. На автомате начинаю оказывать помощь и, очухиваюсь только тогда, когда, по моим ощущениям, у женщины хрустнуло ребро. Или это мое сердце от страха разлетелось на куски. Черт его знает.

Но то, что женщину укладывают на носилки Потапов и врач из реанимации, это я точно вижу. И еще один, который должен был дежурить. Сволочь!

Провожаю взглядом, уносящуюся в сторону ПИТ, каталку и только, когда она скрывается за поворотом, осознаю, что это я убила эту женщину. Она была точно мертва, когда под рукой что-то хрустнуло.

– Давай, давай.

Не сразу понимаю, что это обращение ко мне. Равно как и не чувствую, что меня берут за руку и ведут в сторону учебной комнаты.

– Посиди здесь. Я скоро приду, – только сейчас понимаю, что это был Потапов.

Я не знаю, сколько я сижу в этой комнате, по ощущениям – вечность. И все покачиваюсь на стуле, как умалишенная. Кажется, еще никогда я не лила столько слез.

Мамочки, я же ее убила. Как я теперь буду после этого спокойно жить? От этого осознания, реву еще сильнее, захлебываясь в собственных соплях и слезах. Наверное, и дальше бы билась в истерике, если бы не вошедший в учебную комнату Потапов. И пусть мне плевать на мой внешний вид, но выглядеть при нем зареванной дурой не хочу, ибо стыдно.

– Ну и что за истерика? – ничего не отвечаю, ибо не могу. – Чего ты ревешь?

– Хочу и реву.

– Ну так заканчивай хотеть. Давай сюда, – берет меня за руку и подводит к раковине. Видимо, мой мозг совсем не работает, раз я позволяю Потапову наклонить меня к раковине и ополаскивать мое лицо и шею холодной водой.

Странно, но от этого действия я немного успокаиваюсь. И совсем не сопротивляюсь, когда он усаживает меня на кушетку и вытирает полотенцем лицо. От воды намочилось платье и стало неприятно липнуть к коже, но это ничто, по сравнению с очередным осознанием, что я сделала.

– Что теперь будет?

– Ничего не будет. Успокойся.

– Я много раз делала на фантоме эти манипуляции. У меня пятерка. Всегда лучше всех показывала результаты. Я что-то не то делала.

– Она умерла до того, как ты начала ее качать. Ты тут ни при чем. Это секунда. Вскрытие покажет точный диагноз, но я уже его предполагаю на девяносто девять процентов. Так что ничего не будет, – серьезно? Потапов способен на поддержку, зная, что я виновата?

– Но, если я сломала ей ребро, на вскрытии это обнаружат и что тогда?

– Увы, так бывает. Но смерть наступила не от этого.

– С меня спроса не будет, как со студентки. Но тебе же прилетит за это, да?

– Переживаешь за меня?

– Переживаю за то, что по моей вине кому-то может прилететь. Неважно кому.

– Спасибо за честный ответ. Но причем тут вообще я? Есть дежурный врач, который был обязан быть на своем рабочем месте, и это не я, Эля. И не ты, – хорошо звучит, вот только по-прежнему сковывает страх и слезы продолжают неконтролируемо литься.

Потапов встает с места и подходит к шкафу. Сначала думала, что мне показалось, но сквозь пелену слез, при его приближении, уже понимаю, что нет. В его руке бутылка с каким-то крепким алкоголем. Он подносит ее к моему рту.

– Пей.

– Я больше не пью.

– Я не прошу тебя напиваться, как в субботу. Пей.

– Не хочу.

– Я не спрашиваю тебя, что ты хочешь. Пей, – грубо произносит он и фактически вливает в меня алкоголь. Давлюсь, то ли от слез, то ли от крепости. Но Потапов в очередной раз подносит бутылку к моему рту. – Давай побольше и выдыхай.

Кажется, выдыхаю. Но слезы почему-то лить не прекращаю.

– Мне страшно. Как я теперь буду жить, зная, что кого-то я лишила жизни?

– Тебе уши прочистить? Заканчивай разводить сырость, включи уже привычную наглую стерву и услышь меня, – тянется к моему лицу и стирает очередной солевой поток тыльной стороной ладони. – Никого ты не лишала жизни, понимаешь? Ты ж умная девочка, не тупи, – умная девочка? Мне это не послышалось? Он пересаживается на кушетку рядом со мной и обхватывает ладонями мое лицо. – Отключи ты уже свои эмоции и взгляни на все здраво. Она была мертвой, когда ты начала оказывать ей реанимационные мероприятия. А то, что ты их оказывала – это хорошо. Вот, если бы, при скопившихся пациентах, ей мертвой