Шрифт:
Закладка:
В новом доме в первую же ночь домовой навалился — и хоть муж рядом был, до утра свет не гасила, боялась. Сообразила, что забыла домового перевезти:
Не до этого просто было, грузишь-выгружаешь, не до домового.
А бабушка говорила:
Если хороший домовой, надо перевезти.
И пошла в старый дом,
в печке помела, как бабка-ёжка, помелом и поволокла. Леша на меня ругается: «Не тащи, ты чё меня позоришь, через подстанцию тащишь метлу?» Я говорю: «У меня никакой стыд, пусть люди хоть чё говорят, хоть я колдунья, хоть я не колдунья».
В новом доме помелом в печке помела и в подполье бросила. Потом старушек звала — молились, дом освятили.
Тем не менее Маруся утверждает, что в селе у нее плохая слава не из-за репутации знаткой, а из-за свекрови — якобы Маруся опозорила ее, сына околдовала. Подруг у Маруси нет, живут на отшибе, на люди выходят редко, почти ни с кем не общаются. Бог помогает во всем:
Помог дом достроить.
Бабка говорила:
«Есть где-то Бог, он все видит». Если люди обижают: «Вас Бог накажет», — говорю, себя так утешаю. А если что случается — думаю: зачем я так сказала? А может, действительно их Бог наказывает? Кто его знает, может, есть какая-то сила невидимая, может, и Бог есть, может, и черти есть — мы их не видели. Может, и домовой есть, может, и колдовство есть. Ничего не будешь делать плохого — неоткуда ждать зла. Только то, что если вот ты хорошо уже очень всё живешь — могут еще позавидовать. Тут еще из-за зависти могут быть неприятности. Потому что один позавидовал, другой позавидовал, третий позавидовал — глядишь, потом уже на тебя идет, идет это всё вот это… Обычно почему-то такие ведь люди у нас тут — если человек хорошо живет, ему надо чё-нибудь наделать плохо, а если человеку рассказываешь: «Ой, у меня такое горе, мне так плохо», — они только радуются.
Колдовать, считает Маруся, не каждому дано. Некоторые очень хотят колдовать — да не получается.
А я не колдую, я все зло прощаю… Я всегда говорила: «Бог пусть нас рассудит, и Бог тебя накажет, так как я невиновная». И Бог наказывает, а я тут при чем?
Марина
Худощавая, с короткой стрижкой, лицо усталое, одета в свитер и брюки. Приехала с сыном лет десяти к матери погостить. Разговаривали с ней в сенях, мимо шастали подростки — сын с приятелем. Видно было, что Марина не хочет, чтобы они слышали наш разговор.
После окончания школы Марина училась в городе, далеко от дома, сейчас живет в городе Г. Когда родители переехали в К., ей было лет восемь. До сих пор хорошо помнит, как пришла в первый раз в школу: короткая юбочка, фартучек, банты, шапочка с помпоном, а другие девочки — стриженные наголо (вши), в платках, в длинных платьях, перепачканных в томленке[262], без фартуков… И первое знакомство:
«Тебя как зовут?» — «Марина, а тебя?» — «Фрося». Я чуть не упала, я в жизни не слыхала такого имени — Фрося! Прихожу: «Мама, тут Фроси, — говорю, — живут!» В жизни такого имени не слышала. Вот Фроси да Моти какие-то, Окулины…
Класс ее не принял, дети дразнили и даже били. Марина считает — по наущению учительницы, которая невзлюбила ее за ухоженный городской вид.
Ни про пошибку, ни про обычай речку дарить, ни про другие местные традиции Марина ничего не знает, однако в колдовство верит. Не называя имен и не вдаваясь в подробности, сказала, что мать ни во что никогда не верила, а в К. поверила — из-за истории с братом. Сама Марина работала вместе с одной женщиной в К., и после общения с ней ее всю колотило, эту женщину до сих пор не увольняют, чтобы не испортила из мести. Марина думает, что на ней самой порча — подруга в Г. сказала и даже пыталась эту порчу снять. Поводила руками и подтвердила, что сняла порчу:
Но я ничего не почувствовала.
Полагает, что колдуют из злобы, которая переполняет и не может удержаться.
Зло идет обычно от зависти, всё зло от зависти. А завидовать можно чему угодно.
У колдунов взгляд острый, пронзительный,
прямо протыкает насквозь. Они такие доброжелательные. А на самом деле у них вот сквозит как-то вот… Они ничего не желают как бы плохого, разговариваешь с ними хорошо, всё, а вот когда домой приходишь — они съедают вот это вот, от твоего поля.
Кажется немного парадоксальным, но при этом Марина утверждает, что она сама колдунья. Слова ее сбываются — мать уже боится ее пророчеств, а люди думают, что она колдует. Если в сердцах что-то кому-то скажет — тому человеку будет плохо; если ей кто-то плохо сделает — его зло обратно к нему вернется, да еще в три-четыре раза большее. Черная кошка ей дорогу перейдет — обязательно повезет:
Всё наоборот у меня.
Эта история представляет интерес сразу в нескольких отношениях. На примере одной семьи мы видим, как разворачивался конфликт между свойственниками (невесткой, свекровью и золовкой), осложненный тем, что конфликтующие стороны принадлежат к разным этническим группам (удмурты/русские) и социальным стратам (горожане/сельские жители). Для этих мест брак кержачки и удмурта не вполне типичен, характерна (по крайней мере, была характерна в не очень отдаленном прошлом) обратная ситуация — когда в крепкую семью староверов принимали вотянку-поганку[263], нередко перекрещивая при этом, и учили ее жить по-кержацки. Но в данном случае у семьи Марусиного мужа был более высокий социальный статус, чем у ее собственной семьи, и именно с этим так и не смогла смириться ее свекровь. Их конфликт вполне может быть назван конфликтом города и деревни — настолько различны их образы жизни, способы коммуникации, представления и ценности.
Удивительны параллельные места в рассказах героинь: обе не были приняты в К., обеих преследовали учительницы и настраивали против них других людей, та и другая считают, что Бог помогает им и наказывает обидчиков. Обе не прочь попользоваться выгодами репутации колдуньи — для Маруси это главным образом способ управления социальным окружением, для Марины
