Шрифт:
Закладка:
* * *
Оракулом Митя стал сравнительно недавно и совершенно не по своей воле. Еще совсем недавно, точнее в сентябре 1993 года, он был обычным москвичом: формально Митя еще числился в НИИ старшим научным сотрудником, но последнюю зарплату он получил год назад. Помыкавшись по разным фирмам, Митя решил, что надо брать судьбу в свои руки: он продал квартиру жены и перевез всю семью к маме, в маленькую квартиру в уютном доме в Поварском переулке. На вырученные деньги Митя накупил товаров и открыл неподалеку круглосуточный ларек, в котором можно было купить все: от презервативов и водки до консервов и сигарет. Дела шли нормально: Митя быстро понял правила дикого московского бизнеса девяностых и исправно платил и ментам, и бандитам. На оставшиеся деньги вполне можно было жить. В общем, дела у Мити, несмотря на испортивший климат в семье квартирный вопрос, шли вполне себе сносно.
И так бы он жил и развивал бизнес, быть может, даже бы накопил на нормальную квартиру, чтобы наконец съехать от мамы, если бы в один прекрасный день Митя не вышел из дома на пять минут раньше обычного. Он всегда выходил в семь, чтобы спокойно пешком дойти до ларька, спокойно сменить ночного продавца, спокойно выпить чаю и выкурить сигарету. Но сегодня день начался со скандала: мать Мити решила в очередной раз научить его жену правильно детей воспитывать, в ход пошел весь набор аргументов от «я вас к себе в дом пустила, а вы…» до «твари неблагодарные, смерти моей хотите». Митя не выдержал, оставил на столе недоеденный завтрак и выбежал из дома.
Стоя на пустом перекрестке, он закурил. Через дорогу группа турецких рабочих, несмотря на ранний час, копала котлован для прокладки магистрального интернет-кабеля. Митя с интересом наблюдал за работой и не увидел, что светофор для пешеходов сменился на зеленый, а когда увидел, то уже горел красный, и надо было снова ждать. Митя сердито осмотрелся. Вдалеке показался красивый блестящий BMW, и Митя залюбовался: он давно мечтал о машине. Свою машину, особенно BMW, ему хотелось даже больше, чем съехать от жены и матери. BMW подъехал к светофору как раз тогда, когда снова загорелся зеленый для пешеходов. Митя пошел через улицу.
Разные события случились одновременно с тем, когда он ступил на дорогу. Один из рабочих, рывших котлован, неожиданно достал РПГ-7 и направил его на сверкающую машину, замершую на светофоре. Водитель, очевидно, увидел оружие, потому что он нажал на педаль газа, и Митя неожиданно оказался на капоте приглянувшейся ему «бэхи». Он видел, как рабочий нажал на спусковой крючок, и видел, как в сторону машины полетел «выстрел» гранатомета. Митя упал и больно ударился лицом об асфальт в тот самый момент, когда выстрел разорвал красивую машину на тысячу неаккуратных горящих кусочков. Взрывной волной его отбросило на противоположный край дороги. К своему удивлению, он не умер. Медленно поднявшись на четвереньки, он, оглушенный, ощупывал свое тело на предмет переломов. Митя не заметил второго «рабочего», который решительным шагом направлялся к нему. Рабочий же подошел к Мите и без каких-либо колебаний пустил ему пулю в затылок.
Кабель, конечно, был давно уложен, и все эти «рабочие» только делали вид, что работают, в ожидании цели. Митино тело было бесцеремонно брошено в котлован, прямо на кабель. Мужик с гранатометом отдал приказ, и «рабочие» стали засыпать котлован землей. BMW на перекрестке еще дымился, а котлована как ни бывало – только ровный аккуратный слой земли.
Таким прозаичным образом Митя и оказался в Подмосковие, где его ждал еще один сюрприз.
* * *
Хутулун и Степа с Фомичом подошли к выкрашенному бледно-желтому дому. Это было одно из полусказочных старых зданий, которые то тут, то там украшали все Подмосковие. Невозможно было понять, в каком стиле оно выстроено: чем выше уходили стены, тем причудливее оно казалось. Нижние его этажи были белокаменными – с маленькими узкими окошками, забранными грубыми решетками. Повыше дом как будто сбрасывал с себя белые одежды и представал перед смотрящим в красной кирпичной наготе. Окна его становились шире, на них появлялись крашеные белые резные наличники. Степа поднял глаза еще выше – и вот дом уже выкрашен в аккуратный желтоватый цвет, который часто употребляли в московских усадьбах. По бокам – колонны, с окон исчезают кокетливые украшения, и весь облик дома становится строгим и сдержанным. Дальше Степе было плохо видно, но ему показалось, что совсем наверху, ближе к крыше, которая терялась где-то за странными электрическими облаками, дом превращался в многоэтажку с зеркальной облицовкой…
Степа понял, что засмотрелся, все его ждут. Он прибавил шагу, чтобы догнать спутников. У дверей необычного дома играли в подкидного дурака старый беззубый солдат и какой-то хмурый тип в сдвинутом на затылок котелке и «следами удушения» на шее. При виде царевны оба вскочили и суетливо бросились открывать ей дверь.
Царевна и Фомич остановились у лифта – это был строительный лифт, Степа видел такие раньше только на стройплощадках. Он крепился к внешней стороне здания и выглядел как жестяная коробка с тремя стенами и шаткими перилами вместо дверей. Внутри у него был рычаг с двумя положениями: вверх и вниз. Царевна уже зашла внутрь, но Фомич все еще топтался снаружи.
Царевна вопросительно посмотрела на старика. Он решился и втолкнул вместо себя в лифт Степу.
– Не люблю я его. У меня мурашки от него по коже. Идите сами.
Царевна пожала плечами и перевела рычаг в положение «вверх». Лифт задрожал и пополз. Фомич же уселся на мостовую и начал свертывать себе самокрутку с махоркой.
Степа заметил, что с царевной хорошо молчать. В кабине лифта, который никуда не торопился, висела тишина. Но тишина уютная, не агрессивная. Тишина не требовала, чтобы ее скорее заполнили вопросами. Напротив, в ней было что-то умиротворяющее и даже созерцательное. Степа смотрел на царевну, которая оперлась о стену кабины и молча наблюдала за тем, как лифт утаскивает их все выше и выше.
Он был рад, что от него сейчас не требуется общение. Пока они шли до башни Оракула, Степа понял, что ему нужно хоть немного времени для себя, попытаться хоть чуть-чуть привести в порядок и, может быть, как-то упорядочить всю свалившуюся на него информацию.
С раннего детства, сколько он себя помнил, Степа любил составлять списки. Аккуратно раскладывать дела по строчкам, а потом с удовлетворением отмечать сделанное. Это была в каком-то смысле форма защиты,
