Это были книги по целительству сердца.

Глава 13

Он знал. Вен Кочин знал.

Что ещё могли означать книги целителя сердца? Ей оставалось только гадать, откуда он узнал. Это была удачная догадка, собранная из всех косвенных доказательств: их встреча в Лошадинном районе, её яронгские корни, её интерес к медицине?

Или же это было что-то более зловещее? Нхика думала обо всех тех, кто знал, что она целитель сердца, и как эта информация могла просочиться. Андао, Мими и Трин знали, но они бы не проговорились. Единственные другие — те, кто пытался купить её на Скотобойне.

А еще мужчина в маске лисы.

Мужчина, который знал, кем она была, и который использовал это слово, «целитель сердца», с непостижимой лёгкостью. Он узнал это слово из таких же книг, как эти? Она предполагала, что Скотобойня не последовала за ней сюда, но, возможно, она ошибалась.

Она столкнулась с Кочином, когда убегала от мясников. Он должен был тогда узнать, кто она. Он должен был понять, что она окажется на Скотобойне. Он, должно быть, надел чёрный капюшон и маску лисы на следующий же день, готовый её купить.

Вопрос всё ещё оставался: почему?

Это не имело значения. Он сделал своё предупреждение вполне ясно. Нхика должна была уйти тогда же — взять книги и сбежать из поместья Конгми, — но она пообещала дать Хендону ещё один шанс. После этого она возьмёт деньги и убежит далеко, далеко от всего этого хаоса.

Просто бросить всё сейчас.

Но она обещала.

Обещала кому?

Хендону, конечно.

Хендон в коме; он никогда не узнает. Попробуй ещё раз.

Конгми?

Это было за определённую плату, но если ты можешь отказаться от совести, ты можешь оставить всё это позади.

Тогда себе. Нхика дала обещание себе.

Когда дрожь её сердца почти стихла, когда стук в ушах утих до шёпота, Нхика поняла, что её мотивы были эгоистичными, они всегда были такими. Она делала это для себя, потому что ей нужно было что-то доказать, потому что она должна была узнать, сможет ли она это сделать.

Потому что роль целителя сердца — лечить, и если она не смогла вылечить свою мать, то чёрт возьми — она вылечит Хендона.

Собрав книги поближе, Нхика вышла из своей комнаты и скользнула в комнату Хендона, найдя его одного в постели у окна. Там, как и много раз до этого, она устроилась рядом с ним и обхватила его руку своими пальцами.

Нхика погрузилась в него.

Её слух был приглушён, когда она снова соединилась с ним, как будто окунула голову под воду. Тяжесть вернулась, его тело было таким же вялым, как муха, застрявшая в патоке. Нхика пробивалась обратно к таламусу, пытаясь представить себе эти крохотные химические вещества из литературных журналов доктора Санто. Она провела своей энергией через спинномозговую жидкость, но это была сеть, предназначенная для ловли рыб, а не креветок, и хотя она могла толкать и тянуть жидкость, солить или горчить её с помощью скрытого инстинкта, она не могла ухватиться за те нейросигнализаторы, которые восхваляли современные журналы. Она могла проводить своим влиянием через кровь, таламус, через каждый дюйм его черепа, и всё равно никогда не увидеть микроскопические процессы, которые превозносили теуманские врачи. Потому что это не то, для чего предназначено целительство сердца.

Раздражённая, она резко убрала руку, чувствуя нарастающее раздражение — и немного паники, вызванной страхом уйти из поместья Конгми с пустыми руками. Сдаваясь, Нхика смотрела на вход, ожидая, когда её бабушка выйдет из двери и даст ей ответ. Она никогда не училась лечить что-то столь чуждое раньше, не без другого целителя сердца, чтобы направлять её. Но её бабушка не была здесь, как и её предки, и кольцо, которое висело на её шее, было всего лишь холодной полоской оникса и кости.

С сомнением её глаза обратились к книгам, сложенным рядом с кроватью. Они завораживали её, как песни китов, лирические и опасные, призыв к глубокому неизведанному. От Кочина они служили угрозой. Но что, если он не был мужчиной в маске? Что, если эти книги пришли не как предупреждение, а как предложение мира?

Нхика сняла первую книгу со стопки и дала ей раскрыться. Нарисованные от руки изображения, раскрашенные пастелью, переосмысливали анатомию, используя пути влияния, сети, по которым целитель сердца находит путь в теле. Многие предложения были на теуманском, но все изображения были подписаны яронгскими иероглифами, которые она не узнавала. Ей очень хотелось понять их больше всего, узнать настоящее название мозга, печени, лёгких. Узнать это слово, «целитель сердца», как оно звучит на яронгском языке.

Как только Нхика начала читать, она не могла остановиться. По мере того как она продолжала, казалось, что слова были написаны для неё, любовное письмо для тех целителей сердца, что остались в этом городе, автор страстно фиксировал последнее из их искусства. Знал ли этот автор, что его слова достигнут её, возможно, последнего человека, который мог их понять?

И казалось, что они понимали её в ответ. Книги обучали о Школе Шести Сложений, традиционном стиле целительства сердца, которым занималась её бабушка. Это было тогда, когда целительство сердца имело структуру и наставничество, до Далтанни. Хотя её бабушка всегда настаивала на Шести Сложениях и их шести «правах», эти привилегии Нхика не имела на улицах. Поэтому она всегда пропускала традиционные шаги, разрешение и интимность. Она просто граверовала, и граверовала, и граверовала.

Необъяснимо, Нхика начала плакать. Она отложила книгу, когда пришли слёзы, боясь, что они размоют чернила. Прошло столько времени с тех пор, как она плакала, что думала, что её слёзы иссякли, высохли в день смерти её матери. Но вот они пришли снова, непрошенные, и не нежеланные, и она не была уверена, пришли ли они от счастья или тоски, или грусти — или от переполняющего ощущения быть увиденной, впервые за много лет. Всё это пришло от этого автора, фиксировавшего технические подробности их искусства, целителя сердца из жизни до её, который, возможно, никогда не предвидел упадка их общей культуры.

Знали ли они, что их слова значат для неё? Знали ли они, как она вчитывалась в каждое неправильно написанное слово, каждый отклоняющийся штрих? Некоторая часть была на языке, который она не могла полностью прочесть, языке, который передавался только между её матерью и бабушкой. Но когда она складывала вместе узнаваемые иероглифы и радикалы,