наоборот, все сильнее скатывались вниз, особенно пожилые и немощные, те, кто раньше жил на сбережения, а еще кадровые военные, которые внезапно осознали, что их профессией злоупотребляют, а сами они лишены каких-либо перспектив. Рядом с ними были и миллионы беглецов и беженцев, людей всех классов и сословий, внезапно оторванных от своих корней и брошенных в незнакомую и зачастую неприветливую среду.

В движении пребывали не только люди. Двенадцать лет нацистской пропаганды приучили немцев мало что из услышанного принимать за чистую монету, и даже если они верили, что кто-то из союзников говорит им правду, то редко когда считали, что это вся правда. Газеты за неделю можно было просмотреть за несколько минут, радиопередач было немного, а новые книги достать было трудно. Переписка с внешним миром была невозможна до апреля 1946 года, а потом ограничивалась лишь короткими письмами; отправка газет в Германию из-за границы стала возможной лишь к концу того года[53]. Голодные, оккупированные и поглощенные своими проблемами, немцы жадно внимали всему, что слышали, и так же жадно пересказывали своим соседям. Как душевнобольной страдает от галлюцинаций, так и они в этой ненормальной атмосфере становились жертвами всевозможных слухов. Из уст в уста передавались самые разные истории, но по понятным причинам излюбленными темами становились еда, топливо и ссоры между союзниками. Разговоры о том, что в Ялте было заключено тайное соглашение о том, чтобы подвергнуть Германию трехлетнему голоду и создать там обстановку, как в концентрационном лагере, возможно, были сильно преувеличены. Но можно понять, что именно такие мысли привели к тревожным слухам о том, что у берегов неподалеку от Любека якобы взорваны траулеры, чтобы предотвратить их использование для ловли рыбы.

Можно также понять, как из того факта, что британские семьи были привезены в Германию позже американских, немцы могли заключить, что британцы размышляли о нападении на Россию. Еще более дикая выдумка заключалась в том, что все имеющиеся запасы продовольствия хранятся в Великобритании в качестве меры предосторожности на случай новой войны. Самым, пожалуй, безрассудным примером была история о поставках сливочного масла из Шлезвига в Великобританию; когда английские власти опровергли эту версию, она всплыла вновь, приукрашенная утверждением о том, что немецкие типографии получают заказы на оберточную бумагу с надписью «Английское масло», чтобы скрыть кражу. Это, конечно, похоже на преднамеренную выдумку; использование подрывной пропаганды в сарафанном радио представляло собой хорошо известный прием нацистов. Но на самом деле важно было то, что немцы находились в таком состоянии духа, когда готовы были усмотреть зловещий подтекст во всем, что слышали. Перед лицом такого легковерия избавиться от слухов было нелегко, тем более что убедительные доказательства представить было трудно. Кое-чего удалось добиться, водя политиков и журналистов по докам, где разгружалось продовольствие из Великобритании и Америки, но, несмотря на значительные усилия, до рядового немца так и не дошла информация о полном объеме официальной и частной помощи извне[54]. Попытки пресечь слухи в зародыше путем энергичного опровержения вполне могли привести к их распространению по принципу «если они так стараются все отрицать, значит, в этом что-то есть». Оценивая оккупационную политику, слишком легко утверждать, будто власти имели дело с рационально мыслящим населением. Любое такое предположение было еще менее оправданным, чем обычно.

Мир еще не знал ситуации, когда четыре народа жили и пытались сотрудничать в стране, населенной пятым народом. И хотя отсталые народы часто попадали под иностранное правление, прецедентов, когда цивилизованные промышленные страны фактически брали на себя управление другой страной (а не отдавали приказы марионеточному режиму), было немного. Германия в 1945–1947 годах была страной аномальной почти во всех отношениях. Везде, занимая доминирующее положение, расположились войска и чиновники союзников, они занимали лучшие помещения, претендовали на приоритет во всех видах транспорта, стремясь внедрять те модели и процессы, с которыми были знакомы, создать порядок на фоне хаоса, добиться взаимного согласия по поводу того, как следует обращаться с немцами, облегчить бедственное положение, максимально использовать собственные возможности – или просто приятно скоротать время до возвращения домой.

На другой стороне были немцы, ошеломленные, любопытные, скептически настроенные, с опаской проверяющие новые идеи, втайне решившие, что ими будут помыкать не больше, чем нужно, и державшиеся в тени, уверенные, что новые хозяева скоро опустят руки или перессорятся между собой. Каждая из сторон противостояла другой с различными устремлениями: в чем-то похвальными, часто – реалистичными, иногда – эгоистичными или даже зловещими. И постепенно в этой неразберихе обозначилось новое разделение, зачатки другого столкновения, противостояния между Востоком и Западом.

Глава 8. Проблема c беженцами

Прежде чем мы перейдем к рассмотрению различных аспектов оккупационной политики, нам следует остановиться на одной из самых больших проблем, с которой пришлось столкнуться союзникам и немцам, – проблеме беженцев. Этих несчастных можно разделить на пять отдельных категорий:

1. Во время войны многие жители городов по приказу правительства или по собственной воле эвакуировались в сельские районы Германии и Австрии. В конце войны их число, по некоторым данным, составило 10 млн человек. После окончания бомбардировок часть из них вернулась в города, но некоторые, чьи дома были разрушены, остались. Эти люди не пополняли население Германии, но зато увеличивали нагрузку на жилье в сельских районах и не затронутых войной районах. Некоторые эвакуированные, конечно, оказались на границе зоны, поблизости от родных мест, и, поскольку перемещение между зонами было формально запрещено, домой они могли вернуться только тайно. Для таких случаев были приняты специальные меры, и в октябре 1946 года было подсчитано, что 557 000 человек были переведены из западных зон в советскую и 1 900 000 – наоборот.

2. По состоянию на День Победы в Германии насчитывалось 6 млн иностранных рабочих; к июлю их число в западных зонах сократилось до миллиона, и они были сосредоточены в основном в лагерях для перемещенных лиц под эгидой ЮНРРА. В основном это были поляки, прибалты и русские, а также югославы; многие из них боялись ехать домой, опасаясь того, как их могут встретить по прибытии (по этой причине вполне вероятно, что если подобная проблема возникала в русской зоне, она решалась в кратчайшие сроки). В октябре британские и американские власти начали репатриацию более полумиллиона поляков; людей не принуждали переезжать против их воли, но и не давали им никаких стимулов остаться. Аналогичные шаги предпринимались и в отношении других национальностей, и к 1 декабря осталось только 900 000 человек, из которых 400 000 находились в зоне Соединенных Штатов. Подавляющее большинство остальных находилось в