сжав зубы, проглотил стон.

– А новый порез, он откуда? – Нобу не останавливаясь задавал вопросы.

– Проткнули ножом.

– Ащ-щ-щ… – будто представив, как это больно, зашипел Нобу.

– А на спине, что за…

– Нобу, прошу тебя, не наседай на нашего гостя. Ему наверняка неприятно вспоминать о прошлом.

Нобу послушно замолчал и умылся горячей водой. Император же устроился поудобнее.

– Оставил ли день, когда погибли твои родители, шрамы?

– Любопытство, видимо, передалось Нобу от вас. – Соно тоже лег поудобнее в широкой бочке, из которой выплеснулась горячая вода.

– Я спрашиваю, потому что не понимаю, как ты выжил.

– В тот день я хотел умереть. Желал покинуть мир вместе с родителями и, лежа в крови на сырой земле, готовился принять смерть. Но меня спасли. И нет, шрамов не осталось. Лишь воспоминания о перерезанном горле матери и катане в спине отца.

Нобу прикрыл рот рукой и сразу извинился за то, что этим действием мог смутить Соно.

– Я искренне сочувствую твоему горю. Такеро был мне не только советником, но и другом. Я скорбел долгие месяцы и каждый день ходил молиться за твою семью в храм. Наверное, мои молитвы были услышаны, поэтому ты вернулся сюда. Домой.

Почему-то Соно не верил словам Комея Ку. Но с этими сомнениями еще предстояло разобраться.

– Благодарю вас. Для меня и Юриэль честь – жить во дворце и готовиться к службе вашему дому. – Соно кивнул, и длинные намокшие волосы упали ему на лоб. Лепестки роз, почти тая в горячей воде, разбегались по углам бочки от малейшего движения в воде. И Нобу старательно собирал их в середину.

– Отец, а я с учителем…

– Мой дом – ваш дом, Соно, – перебил сына Комей Ку. – Но это не значит, что вы можете нарушать мои правила.

– Мы всю жизнь следовали правилам и пренебречь вашими точно не посмеем.

В неловкой возникшей паузе Нобу вновь попробовал привлечь внимание отца.

– А еще я решил, что хочу выучить танец…

– Буду откровенным, – Комей Ку явно не хотел его слушать, – мне не нравится поведение сиафа.

Соно решил не отвечать. Подумал, что лучше промолчит, чем сядет в арасийскую тюрьму за нападение на императора. Комей Ку молча наблюдал за ним, и у Нобу наконец появилась возможность рассказать стихотворение, которое он придумал специально для отца.

Соно облокотился на край бочки, чтобы лучше видеть корону, которую Комей Ку оставил на скамье у выхода, рядом с вешалкой, где висели его платье и юбки. И там же Соно увидел голову Юри, которая выглянула и быстро спряталась за стеной. На углу показались ее длинные пальцы, и рука медленно поползла вниз, к скамейке.

– Знаешь, Соно, – начал Комей Ку, и пальцы Юри скользнули обратно, – был в моем дворце один сиаф. Я считал его близким другом. И доверял ему свою жизнь.

Юри аккуратно выглянула из-за стены, и Соно, незаметно кивнув ей, разрешил продолжить.

– Но меня предали, – продолжал Комей Ку. – Сиаф сбежал. Украл мою летопись и исчез.

Пальцы Юри ловко пробежали по скамейке и, схватившись за драконий рог, медленно и бесшумно потянули корону к себе.

– Теперь я не доверяю сиафам. И в частности, твоей подруге, которая, помимо всего прочего, еще и охмурила моего третьего сына.

– А может, проблема в вашем сыне, которому стоит лучше держать себя в руках?

Нобу пустил смешок, понимая, чья тут правда победила, и сразу замолчал, стоило Комею Ку бросить на него грозный взгляд.

– Я советую быть осторожным и тебе, Соно Ито, – тяжело вздохнув, сказал Комей Ку. – Предатели могут быть среди нас, и не у всех есть чутье на таких людей.

Юри достала кинжал, и теперь из-за угла торчали не только руки, но и лезвие, тянущееся к жемчугу.

– Да куда ты все время смотришь? – Комей Ку развернулся, но Юри, слава святым, успела спрятаться.

– Караулю, чтобы никто лишний не зашел в баню, – третий раз за день соврал Соно.

– Сиафы опасны. Они слишком много знают, и из-за этого вся власть оказывается в их руках. А мы лишь куклы, которыми они играют. Мы слепо верим им, но сами знать не знаем, врут они или говорят правду. – Комей Ку закрыл глаза и откинулся на полотенце, как на подушку. – Не просто так случилась война, из-за которой олхи покинули нас. Не просто так люди изгоняли провидиц из деревень и сжигали их на кострах.

Соно начинал злиться. Он смотрел на руки Юри и молился святым, чтобы она поторопилась. Иначе еще пара секунд – и он своими руками задушит Комея Ку, который одобряет варварское отношение к таким, как Юри.

– Люди слышат то, что хотят слышать. И сиафы не виноваты в грехах тех, кто неправильно толкует видения. Проблема не в них, а в тех, чья душа чернее дегтя. И единственная их возможность оправдаться – обвинить сиафов во лжи.

Соно ловил лепестки роз и рвал их на мелкие куски, а Нобу заинтересованно наблюдал за ним и отцом.

– Ты говоришь прямо как мой старый друг Хикаро, – сказал Комей Ку, и Соно с Юри одновременно замерли.

– Хикаро?

– Да. Тот самый сиаф, что предал меня и сбежал.

Соно громко сглотнул. Он встал, выплеснув воду из бочки, и замер, пристально смотря на Комея Ку и ничего не понимая.

– Эй! – послышался голос Ичиро. – Да у вас тут гости.

Все повернулись к выходу. В баню зашел Ичиро, держа под руку Юри. Он вытолкнул ее в центр комнаты. Нобу, стесняясь, ушел под воду, оставив на поверхности только глаза с носом.

– Что вы тут делали, госпожа? – спросил Ичиро.

А Юри, не успевшая достать жемчуг из короны, так и не ответила ему.

Глава 22. Эвон

Эвон с детства привык плавать на драккаре по Незамерзающей реке. Ему нравилось проводить время с аха и наперегонки со льдинами сплавляться по высоким порогам. И даже несмотря на постоянную качку, он любовался высокими горами вдали и заснеженными елями на берегу. Вот и сейчас, путешествуя по Черному океану в большом, похожем на обычный корабль драккаре, Эвон, перегнувшись за борт, разглядывал волны и дельфинов, прыгающих рядом с ними. Но Далия не разделяла его любви. После увиденного пару дней назад зрелища она смотрела лишь в пол. Наверное, боясь стать свидетелем чего-то еще более страшного.

– Странный запах. Не находишь? – спросила она Эвона в тот день.

– Такш вон. – Аха за штурвалом указал себе за спину. – Эверок горихт.

Далия подбежала к носу корабля и свесилась с него, чуть не упав в воду. Аха успел поймать ее за локоть и выругаться на рокрэйнском языке.

– Горит… – подтвердила она, когда увидела клубящийся черный дым вдали. – Мой дом… Горит…

Руки Далии дрожали. Сжавшись, она вцепилась в борт корабля так, что ее костяшки побелели. Из-за шума волн не было слышно ее тихого плача. И Эвон, подойдя к Далии, обнял ее со спины.

– Иногда огонь бывает спасением. Мы, например, в Рокрэйне не проживем без него и дня.

– Там умирают люди… – Далия немного расслабилась в его руках.

– Значит, этот огонь – очищение.

– Надеюсь, Юстин горит в нем вместо невинных душ. – Ее тело опять напряглось, и, вытерев ладонями глаза, она выпрямилась. – Иначе, когда я вернусь, сожгу его грешное тело сама.

И пока Эверок не скрылся за горизонтом, она не спускала с него глаз. Лишь когда черный клубящийся дым исчез из виду, а запах гари сменился свежим соленым ветром, она вернулась к Эвону на лавку. И наконец заговорила.

– У нас же все получится? – спросила она, положив голову ему на плечо. – Мы же найдем камни в Губительной пустоши и вернемся с ними на Схиалу?

– Обязательно. – Эвон поцеловал ее в макушку.

День сменился ночью, и луна, появившаяся на небосводе, осветила Черный океан.

– А что потом?

– А чего бы ты хотела?

– Возродить свою страну. Думаю, что построю новые дома, соберу палату советников и заручусь поддержкой Атерная. Построим новый путь среди Аскарских гор, откроем вам порт и общими усилиями вернем Эвероку былой вид.

– Значит, так и будет, чудесная. – Эвон закинул руку ей на плечо.

– Ты же мне поможешь в этом? Будешь рядом?

– Я… Э-э-э… Я не хочу загадывать.

Далия отстранилась:

– Я не прошу тебя взять меня в жены и не сажаю тебя на трон. Просто прошу быть рядом. Никто не лишает тебя свободы.

– Дэл. – Эвон взял ее руку в свою. – Ты знаешь, чего хочешь, и четко видишь свое будущее. Но я – нет. Мне нужно время, чтобы понять, на какой путь я стану. Не торопи меня.

– Ладно. – Далия тяжело вздохнула и вновь положила голову на его плечо. – Ладно…

Эвон знал, что расстраивает ее. Но соврать, чтобы обнадежить ее, он не мог.

Утром они проснулись на палубе. Льняной мешок служил им подушкой, пол – твердым