— Мы тут присмотрели кое-что для тебя, — серьезно проговорил Фюлеп. — Плохо, что у нас в Маргитвароше нет мелких хозяев. В этом огромном пролетарском районе еще никому не пришло в голову создать партию независимых мелких хозяев. Вот в этом-то и будет заключаться твоя историческая миссия. Ведь без мелких производителей не может быть коалиции.

На следующее утро Фюлеп с Хайагошем выехали в Маргитварош на черном «мерседесе» Сантоди-Чукаша. Машина бывшего бургомистра была реквизирована Народным советом. Рядом с шофером сидел советский солдат, которого советский комендант дал Фюлепу для сопровождения. У Хайагоша было такое чувство, будто он настоящий государственный деятель и не его спасли от смерти, а он сам спас Йошку Фюлепа от смерти.

Хайагош закрыл ворота. Еще глубже надвинул на уши мягкую шляпу, поднял воротник пальто и еще раз бросил беглый взгляд на ворота, где была приколота бумага, в которой говорилось, что, согласно распоряжению советского коменданта подполковнике Гладкова, этот дом никем не может быть занят, а жильцы дома не могут быть выселены из него.

Многие завидовали Хайагошу, удивлялись, как это ему удалось достать такой документ. Владелец небольшого кинотеатра Барат не давал Хайагошу покоя: без конца упрашивал его достать ему такую же бумагу.

— Ты в хороших отношениях с советским комендантом. Это же тебе ничего не стоит… — умолял Барат Хайагоша.

— Разумеется, я постараюсь. Уж кому-кому, а тебе я в этом не могу отказать, — обещал Хайагош.

Однако через несколько дней Хайагош объяснил, что и ему такая бумага выдана отнюдь не как частному лицу, а как председателю новой партии.

— Я много раз надоедал Гладкову. Переводчик даже одергивал меня, говорил, чтобы я не беспокоил коменданта по пустякам. Так что ты не сердись на меня, Тони. Ремонт электростанции или снабжение детей молоком — дела поважнее…

— Разумеется, общественные дела важнее, — пробормотал Барат, однако по лицу его было видно, что он обиделся.

— Есть только один способ — если и ты займешь какой-нибудь общественный пост, — проговорил Хайагош, с наслаждением наблюдая за Баратом. Тот стал красный как рак.

Да разве заставишь Барата взяться за общественную работу, когда в Буде еще идут бои, а гитлеровцы готовят сильное контрнаступление. На такой риск может пойти только он, Хайагош. Так стоит ли портить отношения с Гладковым из-за бумажки для Барата? Ничего я не буду просить у коменданта для него. Говорят, отец Барата лишь при Гёмбёши решил изменить свою фамилию, чтобы она звучала по-венгерски, а этим летом Барат снова собирался взять свою старую, немецкую фамилию.

Возвращаясь в город после бурно проведенной ночи, Хайагош с неприязнью смотрел на темные от дождя заборы, на забитые досками окна. Он осторожно обходил выбоины на дороге. Во рту горчило. Хайагош решил, что такие увеселения уже не для его возраста.

Хайагош шел в советскую комендатуру. Но его опередил доктор, а ныне бургомистр Радаи, который каким-то образом узнал, что сегодня у коменданта день рождения. Радаи быстро оповестил руководителей города об этом событии, и вечером в комендатуре толпились люди. Все они пришли поздравить Гладкова.

Собрались все офицеры комендатуры. Русские как раз одержали большую победу над гитлеровцами, и всем хотелось отметить заодно и ее.

Когда представители магистрата преподнесли Гладкову в качестве подарка фарфоровый сервиз, он растрогался. Стал всех обнимать и целовать. Комендант уже сработался с этими людьми, и они в свою очередь ценили его, потому что о городе он заботился так, как заботился о ребенке строгий, но заботливый отец. Все, к своему удивлению, узнали, что Гладков прекрасно играет на рояле. Выпили много водки, съели целый бочонок селедки.

Рядом с Хайагошем сидел капитан с Урала, у которого был шаляпинский бас. Капитан обнял Хайагоша и начал что-то объяснять ему.

— Да, да… — отвечал Хайагош, делая вид, что понимает капитана.

Фюлеп благодаря матеря, славянке, научился хорошо говорить по-русски и поэтому принимал в разговоре активное участие.

Радаи разговаривал с Гладковым по-французски, и улыбка не сходила с лица нового бургомистра. Пил Радаи очень мало: недавно пролежал в постели несколько недель. Каждый несет свой крест. Для Радаи таким крестом была жена: характер у нее был ужасный.

После полуночи гостей стали развозить по домам на комендантском «джипе».

Приехав домой, Хайагош зашел в спальню к жене. Вместе с ней спала дочь. Жена еще не спала: на тумбочке горела лампа с абажуром.

— Ты почему не спишь? — тихо спросил Хайагош жену, целуя ее в щеку.

— Ты же знаешь, что я не могу заснуть, когда тебя нет дома. Дождь идет?

— Идет.

Хайагош с жалостью посмотрел на измученную, высохшую от болезни жену. Дочь Эви спала на другой кровати. Ей было жарко, и она высунула одну ногу из-под одеяла. Хайагош невольно подумал, как не повезло его дочери с замужеством. Муж ее, адвокат Кёфалви, был хорошим парнем. Когда Кёфалви женился на Эви, отец с облегчением вздохнул: теперь не нужно было бояться, что дочь принесет ему незаконнорожденного. Первый ребенок родился мертвым, а второй осенью погиб во время бомбардировки.

«Конечно, хорошо иметь внуков, но… пришла похоронная, в которой сообщалось, что доктор Кёфалви погиб, защищая родину… Вот и осталась бы сейчас Эви с двумя детьми. А кому нужна вдова с двумя малыми детьми, да еще в такое время… А сейчас она вроде бы девочка… Хорошо бы снова выдать ее замуж…»

Пожелав жене спокойной ночи, Хайагош пошел в холл, где он, по обыкновению, спал на кожаном диване. Мысли увели Хайагоша к Каролинке.

«Глупости, — подумал он, — нет никакого смысла снова начинать то, от чего с трудом освободился».

Время, проведенное в мастерской во время осады города русскими, несколько отдалило его от Каролинки. А однажды ночью, когда Хайагош сидел в дебреценском подвале, он решил, что никогда больше не будет изменять жене, если выберется на свободу. Но… Жизнь снова забила ключом…

Хайагош встал, оделся и, крадучись, вышел в коридор.

А жена Хайагоша все еще лежала с открытыми глазами. Затаив дыхание, она стала прислушиваться к шагам мужа. Дверь из спальни была немного приоткрыта, и она явственно слышала шарканье шлепанцев мужа. Всего пять-шесть шагов. Именно столько шагов нужно сделать, чтобы дойти до двери комнаты, где спала Каролинка. Вот уже десять лет, как она, законная жена, знает о шашнях мужа с горничной и терпит. Но что она может сделать, парализованная, больная.

«…А что, если жена услышит!.. — думал Хайагош. — Скажу, что выходил подышать свежим воздухом, много выпил…»

Вернувшись к себе в комнату, он нырнул под одеяло и быстро уснул.

А утром он