ему неприступной стеной. Он и по-венгерски научился говорить не без труда: в то время, зная немецкий, можно было вполне обойтись и без венгерского. Но крестьянское упрямство, унаследованное от предков, помогло ему и в этом.

Хайагош подбадривал себя тем, что он, по сути дела, антифашист. Все соседи прекрасно знают, как его забрали в гестапо и пытали там. Он помогал подпольщикам. Более того, как говорит сама Каролинка, он никогда не гнушался простой работы, частенько сам вставал за станок, так что он совсем не похож на капиталиста…

Однако сейчас, когда в дверь к нему стучались русские солдаты, а не английские, о чем недавно хвастался Черчилль по радио, от оптимизма Хайагоша не осталось и следа.

Открыв дверь, он отошел в сторону, пропуская солдат. Оба солдата были с автоматами. Войдя в дом, они огляделись.

— Немцев нет?.. — спросил один из них.

— Нет, немцев нет! — радостно ответил Хайагош и, показывая свои руки, добавил: — Капиталистов тоже нет. Здесь только рабочие… — Ткнув себя пальцем в грудь, он добавил: — Работать. Много работать я сам.

Младший сержант, обходя мастерскую, с ухмылкой слушал Хайагоша. Увидев больную, лежавшую на кровати в углу, сержант остановился. Хайагош мигом подскочил к нему.

— Жена, это мой жена. Она очень больна.

Сержант сказал что-то солдату, и оба ушли.

— Слышали, как я с ними разговаривал по-русски, — торжествовал Хайагош. — Все поняли, до последнего слова. Оба очень сожалели, что у меня в доме такая больная жена…

— Господин Хайагош, вы вели себя как настоящий герой! — восхищалась хозяином Каролинка. — Вы нисколечко не боялись. А как вы разговаривали с ними! Словно настоящий русский!.. Если бы они меня о чем-нибудь спросили, я умерла бы от страха…

— Перестаньте, радоваться еще рано, — простонала больная. — Немцы еще могут вернуться, да и вообще мало ли бед может обрушиться на наши головы.

Когда стало темнеть, в дверь мастерской снова кто-то постучал.

— Не пускайте никого! — взвизгнула Каролинка, напуганная рассказами о грабежах и насилиях.

Хайагош с опаской подошел к двери.

— Нас хотите отдать на поругание?..

Эти слова Каролинки еще больше разозлили хозяина, и он, подойдя к двери, отодвинул засов.

На пороге стоял русский сержант, который был здесь утром. Он подошел к столу и положил на него банку консервов и буханку хлеба в форме кирпича.

Из слов сержанта Хайагош понял одно — «жена». А чтобы было понятнее, сержант показал пальцем на больную. Не успел Хайагош прийти в себя, поблагодарить сержанта, как тот удалился.

— Может, хлеб отравили, — высказалась Каролинка.

— Ты ничего не получишь, — огрызнулся Хайагош. — Это могут есть только те, кто симпатизирует русским.

Вид у хозяина мастерской был очень довольный. Большую часть мясных консервов он сразу же съел. Наевшись, пошел в угол и принес оттуда последнюю бутылку коньяку. Налил себе пол рюмочки, выпил и сказал:

— Если эти солдаты еще придут ко мне, я угощу их коньяком. Нравятся мне эти русские ребята. С этими русскими в свое время не мог справиться Наполеон. Они немного наивны, несколько неотесанны, но это дело поправимое. Сейчас настало их время, а швабам пора катиться ко всем чертям.

— Но что будет с нами?.. — сокрушалась жена Хайагоша. — С мастерской, с делом…

— А если бы нас разбомбили американцы? — вопросом на вопрос ответил Хайагош. — Или если бы меня замучили в гестапо, как беднягу Абеля?..

Затуманенным взглядом он уставился в одну точку. Потом встал и пошел прятать бутылку с коньяком.

— А-а, как-нибудь проживем. Работать я еще могу.

Утром в дверь снова застучали. Хайагош встал с постели и пошел открывать.

— Иду, иду, черт бы вас побрал! — бормотал он, шлепая к двери.

За дверью тоже ругались и так колотили ногами, что посыпалась штукатурка. Хайагош открыл задвижку. Дверь резко толкнули. Хайагош зажмурился: в лицо ему посветили: карманным фонарем. В тот же момент кто-то с силой ударил его по лицу.

— Вот ты где, грязная тварь!.. Спрятался, думал, не найдем тебя! Надеялся, что все уже прошло?! Место твое на виселице, контра проклятый!

И снова последовал удар:

— Буржуй паршивый!

Вошедшие навели на женщин автоматы и скомандовали:

— Никому не шевелиться! При сопротивлении будем стрелять!

Хайагош ничего не мог понять: все эти ругательства выкрикивали на чистом венгерском языке.

— Одевайся! Быстро!..

Хайагош натянул на себя пальто.

Когда вышел из мастерской, увидел грузовик. Прикладами его подталкивали в кузов.

Машина тронулась. Хайагош с болью в сердце посмотрел на дом. Проехали памятник Кошуту. Повсюду следы войны: разрушенные дома, сожженные машины, танки, порванные провода. Только сейчас Хайагош увидел, как сильно пострадал город от войны. И, как это часто бывает в минуту большой опасности, стал вспоминать всю свою жизнь.

А жизнь у него до сих пор была интересной, с неожиданными поворотами… Хайагош вспомнил кондитерскую Бреннера со старой вывеской. Вспомнил, как вместе с молодой женой Идой работал в мастерской, работал упорно.

Вспомнил, как в первый раз потихоньку пробирался из комнаты Каролинки. Потом перед глазами встала Магда Ач. Она дружит с рабочими, ждет, когда у нас совершится революция.

Кто эти люди? Вооружены автоматами, но разговаривают по-венгерски… Куда они везут его? Они уже выехали из города. По шоссе едут куда-то на восток. Возможно, его сейчас расстреляют…

Хайагош решил спросить, куда же его везут. Спросил. Но ему ничего не ответили.

Машина мчалась по шоссе. Навстречу им то и дело попадались лошадиные упряжки с боеприпасами. По обе стороны от шоссе виднелись хутора, но никто не мог помочь ему. На перекрестках машину часто останавливали, проверяли документы. Рядом с шофером сидел молодой мужчина в меховой шапке, у которого были документы. Показывая их патрулю, он весело говорил по-русски:

— Фашист… Буржуй… Венгерский фашист!

В полдень приехали в Сольнок. Машина остановилась у здания полиции. Хайагоша толкнули в одиночную камеру. Сопровождавшие его ушли обедать, а Хайагош сегодня даже не успел позавтракать.

Через час с небольшим поехали дальше. Поздно ночью приехали в Дебрецен. Хайагош стал разглядывать виллу, из которой вышли какие-то люди.

— Ну чего ждешь, сволочь? Вылезай!..

Хайагош спрыгнул на землю и тут же упал: ноги за время долгой езды совсем онемели, затекли и не удержали его. Руки были связаны за спиной. Он так и распластался на мерзлой, припорошенной снегом земле. Кто-то схватил его за шиворот и поставил на ноги.

— Что с ним делать?

— Посадите вместе с остальными фашистами. Завтра разберемся.

И тут Хайагош отважился заговорить:

— Простите, но я никакой не фашист! Меня хорошо знают в Маргитвароше, я никогда фашистом не был! Меня самого пытали в гестапо. Тут какое-то недоразумение…

Мужчина в