– Нравится? – рычал Николай, кружа по площадке на полусогнутых.

Леонид не опускался до пошлой перебранки. Его прекрасное высокомерное лицо ни разу не изменило своего выражения, а стремительная темная тень все металась вокруг, то взмывая ввысь, то рваной прядью тумана опадая к самой земле.

Да живут вечно победившие в битве!

Рассвирепевший Николай нашел таки уязвимое место в защите противника и прямым ударом в область печени уложил его на асфальт. Если бы удар прошел как надо, на этом бой и закончился бы. Но Леонид, вероятно, в последний момент успел развернуться или отклониться, и прямой получился не очень прямым.

– Держись, – простонала Лера.

– Этот ведьмак опять колдует! – взвизгнула Фаина, глядя на Германа со страхом и ненавистью. – Вы только посмотрите! Посмотрите на него!

Упав, Леонид перекатился и уже начал подниматься на ноги, но вдруг замер по неизвестной причине. Видя такое дело, Николай размотал ремень, и на плечи его противника обрушился шквал быстро следующих друг за другом ударов. Тяжелая металлическая пряжка с лязгом впивалась в тело, оставляя на коже красные отпечатки, которые сразу же наливались синевой. Преодолев минутную слабость, Леонид повернулся вполоборота, выбросил левую руку, дал ремню обвиться вокруг нее и одним резким движением вырвал ремень у Николая из рук.

– Есть, – прошептал Кир.

Сергей не утерпел и полез на ринг. Рев толпы, вид крови – все это раздразнило его аппетит. Но их стало двое против одного.

Кир опустил руку. Не глядя на Германа, пробормотал:

– Теперь валяй.

Тот в три прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от Сергея, и нанес ему сокрушительный удар ногой по колену.

– А-а-а, сука!.. – срывая голос, заорал тот. Глаза у него полезли на лоб от боли, рот перекосился. – Ты мне колено сломал!.. А!.. О!..

Герман смял его, как лист бумаги. Опрокинул навзничь и бил, бил, бил без остановки по залитому кровью лицу.

– Довольно!

Кто это крикнул? Голос Аркадия.

– Хватит, я сказал!

Ну точно, Аркадий.

Решил, что дело зашло слишком далеко?

…расталкивает скачущих, орущих, совершенно утративших чувство реальности зрителей… отдает распоряжения тем немногим, кто еще способен понимать человеческую речь…

Что в воздухе запахло смертоубийством?

…пытается оттащить Германа от Сергея, но в одиночку не справляется и зовет на помощь Кира и Олега… сердито кричит на Леру, приказывая ей отойти подальше и не лезть…

Что ситуация стала неконтролируемой?

– Держите его! Крепче! Крепче!

Последним, что видела Нора, прежде чем ее накрыла дурнота, был Леонид, сидящий на пояснице Николая и перекручивающий концы ремня, захлестнувшего вражескую шею. Николай хрипел, пытаясь просунуть пальцы между шеей и петлей – видно, дела его были совсем плохи, – а Леонид улыбался леденящей кровь улыбкой.

Здравомыслие? Я вас умоляю…

– Спокойно, – твердил Алекс, вместе с Киром и Толиком увлекая Германа под сень деревьев, растущих у ограды, – Спокойно, спокойно…

Они поставили его лицом к ограде и удерживали в таком положении, не давая шевельнуть ни рукой, ни ногой.

– Все, все, парень, – вторил Алексу Кир. – Все кончилось. Остынь.

Герман шумно дышал приоткрытым ртом, дрожа и потея, понимая и не понимая. Нервная лихорадка не проходила.

– Леонид! – Он задергался, зашипел. – Руки… прочь…

– Черт! – воскликнул в сердцах Анатолий. – Док, шел бы ты лучше сюда!

– Пустите его, – прозвучало в ответ.

– Пустить? Ты же сам велел нам его держать.

– А теперь пустите.

Герман повернулся, ища глазами Леонида. Нашел, облегченно вздохнул и сразу перестал дрожать.

Леонид медленно брел по краю площадки, руки его безвольно свисали вдоль туловища. Лица видно не было, потому что прожектора светили ему в спину. Он шел к Герману, а свет, голоса, человеческие фигуры – все оставалось там, откуда он уходил. Ноги у него слегка заплетались.

Слышался кашель Николая, встревоженный голос Леры, визгливые выкрики Фаины, гомон остальных. Вот заорал Сергей, до сих пор лежащий на асфальте, Аркадий его осадил. Ропот, шарканье множества ног, остывающая земля…

Подойдя, Леонид тихонько опустился на траву и уткнулся головой в колени стоящего молча Германа.

– Знаешь… что-то я устал.

11

Сидя на причале, сложенном из бревен и досок, они любуются беломорскими пейзажами, вяло переговариваются, курят и пьют из термоса компот, на который не поскупилась Зинаида. Сейчас Норе кажется очень странным, что прожив столько времени в Новой Сосновке, собственно Новую Сосновку, точнее, немногое оставшееся от этого поселка, она толком не видела. Выезжая за ворота фермы на машине или на мотоцикле, перемещалась туда, куда ее перемещали – в большинстве случаев, на юг и юго-запад острова. В результате север и северо-восток оказались совершенно не охваченными.

Причал, кажущийся полуразрушенным, тем не менее носит гордое название Морской северный, и к нему, по словам Германа, еще в 2005 году успешно швартовался «Историк Морозов». Справа и слева он окружен вездесущими валунами, между которыми выше линии прибоя растет трава вперемешку с одуванчиками. Вода изумительно чистая, прозрачная – виден каждый камень на дне, каждая лениво колышащаяся водоросль, – но температура ее вряд ли превышает шестнадцать градусов, так что большого желания искупаться нет ни у кого.

– Ты вообще купался этим летом? – спрашивает Нора у развалившегося на прогретых солнцем досках Германа.

– Аж два раза. – Он смеется, отчего разбитое лицо приобретает зловещее выражение. – Но не здесь, а в одном из озер… тут неподалеку… оно мелкое и вода за день хорошо прогревается. Сходим туда, если хочешь. Только не сегодня, ладно?

После вчерашней битвы перед Бараком он пребывает в легкой депрессии, поэтому запланированное ранее катание на лодке тоже пришлось отложить на неопределенный срок. Правда, Леонид перед своим отъездом с фермы шепнул ей на ушко, чтобы она готовилась выдвигаться завтра ближе к полудню, но она не знала, можно ли относиться к этому всерьез.

Леонид позавтракал с ними, загрузил информацией, требующей осмысления, и укатил на велосипеде в поселок Соловецкий. Надо думать, у него там было назначено романтическое свидание. К тому же выяснилось, что он не оставил надежду вступить в преступный сговор с капитаном Григорием и прогуляться со своей новой подругой до Заяцких островов.

С аппетитом уплетая яичницу, ветчину и свежий деревенский хлеб, он разглядывал изображение себя, распятого на колесе, которое стащил со стола Германа, и держал речь. Намеки Норы на вред болтовни для пищеварения были пропущены мимо ушей.

«Образ колеса со спицами, символ вращающегося мира, очень стар. Он встречается уже в Брихадараньяка упанишадах…»

«Намазать тебе хлеб маслом?» – заботливо спросила Нора.

«Да, спасибо… В философии эллинизма образ этот появляется в тот же период, что и