– Зачем было Исакову задействовать тебя?

Он пожимает плечами.

– Никого из своих людей он не мог туда послать. При наличии жертв, у Исакова были бы проблемы. Операция то не согласована с начальством, так, чисто его решение.

В его словах есть смысл. Между моим разговором с Филиппом и приездом к Гордею прошло не больше часа. За это время он вряд ли мог успеть решить вопрос со спецназом. Плюс, дом Королева на самом деле, был набит охраной.

– А с банком как? Там был спецназ…

– Попытка ограбления банка, задержание особо опасного преступника. Здесь он успел подсуетиться.

Алена поднимает голову, вытирает слезы рукавом.

– Но ты ведь был не один, я видела спецназовцев, – оборачивается к Боре, но остается в моих руках.

– Это ЧОПовцы. У моего брата есть охранное предприятие. Пацаны в основном ветераны боевых действий. За бабки готовы в любую ж*пу влезть, – усмехнулся горько.

Боря чувствует себя не в своей тарелке, да и общение с нами ему дается нелегко. Между нами было много дерьма, но сейчас я благодарен ему от всего сердца.

Заметив в коридоре Исакова, он прощается с нами. Но когда Кощеев оказывается в шаге от выхода, я оборачиваюсь.

– Спасибо тебе.

Мои слова заставляют его остановиться. Молчит несколько секунд.

– Я не ее спасал, я себя спасал. На этот раз, благодарить не за что, Русаков.

Он выходит из палаты, а я опускаю на Алену взгляд, и понимаю, что сейчас, в моих руках намного большее, чем все богатства мира. В моих руках вселенная, мой дом, мое личное божество. И даже если весь мир будет считать меня сволочью и падалью, а в ее глазах я буду хорошим, мне будет плевать на всех. Она – мое главное мерило, моя душа, мой ориентир, с которого я не собьюсь никогда. Я уже и не знаю, как это – жить без нее.

* * *

Доктор сказал, что они взяли анализы и нужно подождать пару часов. Но по результатам осмотра и УЗИ, Алена и малыш в порядке. После того как врач оставил нас одних, минут через десять в палату вошел Романов.

Дед выглядел встревоженным. Бледное лицо, испуганные глаза. Без лишних слов, он тут же направился к Аленке. И только когда обнял ее, немного успокоился.

Я не стал им мешать. Увидел в дверях замершего Исакова. Тот не решался войти.

– Я сейчас, – кивнул Аленке и вышел из палаты.

Исаков нервничал. У нас с ним впереди много забот. Молча отошли в другой конец коридора.

– Почему не на работе?

Филипп задумчиво смотрел в окно, усмехнулся.

– Уже некуда идти. Королев компромат отправил в прокуратуру. Пару часов и меня начнут искать…

Исаков всю жизнь был м*даком. Всегда выбирал собственные интересы, бабки. Сегодня, когда я пришел к нему за помощью, знал, что старик откажет. Но у меня не было выбора, и я должен был попробовать достучаться до него. И сейчас я не могу не признать, что мент спас мою женщину и ребенка. И теперь я по гроб жизни у него в долгу, и сделаю все, чтобы спасти его старую задницу.

– Я дал слово тебе, Филипп Петрович, я его сдержу. Ты не сядешь.

Он усмехнулся.

– Ты пока о себе подумай, Русаков. Срок за убийство, плюс побег – все это висит на тебе. Может, стоит воспользоваться ситуацией и вернуть себе доброе имя? Долго ты будешь в бегах?

Я засмеялся.

– Ты же понимаешь, что твои слова звучат как конкретная подстава? Мент помогает бандосу…

– Ты идиот, Русаков, ей богу, – провел ладонью по волосам. – Не тебе я помогаю, Аленке, – старик устало вздохнул, перевел взгляд на серые крыши домов в окне. – Должен я Романову, очень сильно должен. И все что могу, я сделаю для него…

В этот момент из палаты выбежал Степан. С искаженным от злости лицом, Романов, ни слова не говоря, бросился на Исакова.

– Ах ты ублюдок! – зарычал дед, ударяя Филиппа в лицо. Исакова врезает в стену, а очки, только что слетевшие с его переносицы, падают на пол и разбиваются.

Перегораживаю Романову путь к менту.

– Остынь!

Дед поднимает на меня глаза.

–Это моя внучка! Ты ввязал ее во все это! Ты!

– Прости, Андреевич, но в тот момент у меня не было выбора…

Романов, ошалевший от такого ответа, даже замолкает на мгновение. Но уже спустя пару секунд, его разрывает.

– Выбора у тебя не было?! Сука ты продажная! Всегда есть выбор! Всегда!

Окей, но этот цирк нам совсем не на руку.

– Романов, угомонись, – отталкиваю деда. С трудом получается оттеснить его к стене. Прижимаю собой. Он вошкается, силясь оттолкнуть меня, только ни хера у него не выходит.

– Миша! – раздается за спиной испуганный голос Алены. Немного усмиряю пыл. Мне нужно достучаться до Романова, нужно успокоить его – не более того.

– Он спас ее, если бы не Исаков, Гордей грохнул бы всех нас, понимаешь?

Романов наконец-то замирает. На меня смотрит, а у самого подбородок дрожит.

– Ты такая же мразь, как и он!

– Да, я мразь. Я знаю, Романов. Но я люблю твою дочь, и я сделаю все, чтобы она была в порядке. А сейчас я прошу тебя, угомонись. Исаков не враг тебе… больше не враг.

– Это правда, дедушка. Филипп Петрович отправил ко мне Борю и помог Мише. Он подставил себя, ради нас… Гордей шантажировал его…

Дед опускает взгляд на внучку. И я вижу, как его глаза постепенно успокаиваются, он больше не рвется к Исакову. Тогда я отпускаю его. Отхожу на шаг, но все еще будучи в полной готовности, чтобы остановить, если он ринется на старика.

– Я думаю, нам стоит поговорить начистоту, – дед поправляет на себе рубашку, убирает сбившиеся волосы назад.

Исаков кивает, смотря на бывшего подчиненного из-под хмуро сведенных бровей.

* * *

Мы все еще в больничной палате. Алена у меня на руках. Я глажу ее по спине, по волосам, прижимаю к себе, ни на минуту не выпуская. Романов с Исаковым сидят рядом, на стульях. Последние полчаса Исаков рассказывает все, что хранил от нас в тайне. О Королеве и о том, чем шантажировал его Гордей. Это странно, слышать из посторонних уст обо всем, что происходило с тобой за последние полгода. Словно ты являешься героем чьего-то рассказа. И ты понимаешь, что весь это п*здец, что творится вокруг тебя, кто-то мог закончить. Но этот «кто-то» упорно закрывал глаза на происходящее.

Дед выглядит подавленным. То и дело бросает встревоженный взгляд на Алену. Я понимаю, его боль и потерянность. Узнать, что твой близкий человек пострадал из-за тебя же, а ты и сделать ничего не мог – х*ровое чувство.

– Я одного не пойму, – вздыхаю устало, когда Исаков подходит к концу своего рассказа. – Каким образом Гордей все это закрутил? Ему двадцать семь. Иметь многочисленную охрану, столько недвижимости, такие подвязки – слишком круто для подобного молокососа.