– Гаспар звонил, – в комнату входит Миша. Рукава его рубашки закатаны, а волосы взъерошены. Видно, что он запыхался. Странно, я и не заметила, что просидела здесь одна довольно долгое время.

– Твои сотрудники из ресторана просили передать, что очень скучают, – на его губах улыбка.

Мне приятно слышать весточку от ребят. Но сейчас я не способна даже на то, чтобы выразить свою радость.

Миша замечает, в каком я состоянии. Хмурится.

– Устала? Иди сюда, – он тянет меня за руку, и, когда я встаю с дивана, Русаков поднимает меня на руки и несет в ванную.

Здесь уже набрана вода, комната заполнена паром.

– Давай помогу, – произносит с улыбкой, когда видит, как я безрезультатно пытаюсь снять с себя футболку.

Мишины руки такие нежные и заботливые, а я такая уставшая. Позволяю ему раздеть себя догола. А потом он помогает мне устроиться в ванной. Прикрываю глаза, наслаждаясь тем, как ощущается теплая вода на моем теле.

– Ну-ка, двигайся, – раздается его тихое над ухом, а в следующую минуту Мишины руки приподнимают меня. Русаков устраивается за моей спиной, и теперь я облокачиваюсь о его крепкую грудь. Его руки на мне, нежными движениями он гладит мою кожу: шею, грудь, живот. Это ощущается так трепетно, что мне хочется плакать.

– Мне так страшно, Миш, – шепотом, кладу голову ему на грудь. Его горячие губы касаются моего виска, а руки продолжают гладить тело.

– Я ведь могла потерять тебя, и его, – накрываю ладонью живот, а он сверху свою сильную кладет.

– Все позади, Ален. Теперь все будет хорошо…

Миша берет мочалку, приподнимает меня, принимаясь намыливать мое тело. Только вымыть кожу для меня недостаточно. Сейчас мне хотелось бы смыть все воспоминания последних дней.

– Я ведь ночевала в их квартире, когда Гордей с Ариной приютили меня. Дурно от того, что они были так близко ко мне, а я и не подозревала…

Мишины пальцы вдруг сжимаются на моем плече. Но всего на секунду… Шторм подцепляет пальцем мой подбородок, поворачивая к себе лицом.

– Я больше не допущу такого. Даю тебе слово, Ален, – его голос звучит сдавленно.

И я верю ему. В глаза его уставшие смотрю, а у самой дыхание спирает. Боль его вижу, всю, как она есть. И ее так много! Но еще больше злости на себя. И эти чувства раздирают его, давят. А я не хочу делать ему еще больней. Потянувшись, касаюсь губами его щетины колючей. Запах его вдыхаю, успокаиваясь.

– Не хочу, чтобы ты возвращался сюда один. Возьми с собой хотя бы Гаспара с Артемом.

Миша смывает с меня мыло, молчит. А потом стягивает с моих волос резинку, и, включив воду, аккуратно мочит их лейкой. Выдавив немного шампуня на ладонь, нежными движениями втирает его в волосы.

– Мне будет спокойней, если они будут рядом с тобой, – пытаюсь повернуться к нему, но он не дает этого сделать, удерживает мою голову.

– Не бойся. Гордей за решеткой, сидеть ему долго и не сладко. Все со мной будет в порядке, я быстро вернусь. А мне спокойней будет, если парни присмотрят за тобой.

Я не разделяю его спокойствия по поводу Гордея.

– А его мать? Она ведь здесь, в России.

– Его мать тяжело больна. Не думаю что ей до нас.

Миша ополаскивает мои волосы, заботливо закрывая мои глаза от попадания в них мыла. И когда он заканчивает, я поворачиваюсь в его руках.

В груди все равно больно. И страх иглами в самое сердце.

– Миш, я так боялась, когда он наставил на меня пистолет. Я боялась, что тебя не увижу. Знаешь, если умирать, то только в твоих руках.

В глаза мне смотрит, кривится, словно злиться на эти мысли.

– Я согласен на твою смерть, только при одном условии, Романова. Тебе будет лет сто, и ты решишь оставить меня, потому что устанешь терпеть мою ворчливую морду, – его хриплая усмешка будоражит до колких мурашек. И моя реакция не остается незамеченной им. Миша улыбается, а глаза теплеют.

Я щипаю его слегка.

– Я и минуты без тебя не могу, Русаков!

– Мне не нравится это, – он хмурится, а я замираю в ожидании пояснений. Но Миша и не думает что-либо говорить. Он поднимается из ванной и неспешно вытирается полотенцем. После чего, взяв свежее для меня, помогает мне выбраться из воды.

Пока Миша вытирает меня, уделяя внимание каждому сантиметру тела, я все думаю о его словах.

– Шторм, о чем ты говорил? – не выдержав, произношу с обидой. – Имей ввиду, пока не скажешь, не отстану.

В этот момент он вытирает мою правую ногу. Миша поднимается, в глаза мои всматривается с улыбкой.

– Не нравится мне, что ты до сих пор не Русакова, следачка. В ближайший месяц решим эту проблему.

Он тянется к вешалке и накидывает на меня махровый халат. А я смотрю на него, и еле сдерживаюсь, чтобы не улыбаться во весь рот.

– Ты посмотри, как он все быстро решил, – смеюсь, глядя на него. – Может, я не согласна.

Миша надевает футболку и белье.

– Мне вообще все равно, Романова. Свадьба будет в течение месяца. Поэтому прими это как факт, и пошли спать, – подмигнув, он подхватывает меня на руки и несет в постель.

Я ворчу, но только для вида. Когда он укладывает меня на подушку, и прижимает к себе, я чувствую, как приятная истома разливается по телу. Даже в темноте ощущаю его взгляд внимательный. Несмотря на видимое спокойствие, Миша все еще на взводе.

–Это был хороший урок для нас с тобой. Мы должны всегда быть честны друг перед другом. Все могло закончиться плачевно…

Поднимаюсь на локтях, в лицо его заглядываю. Его глаза отдают болезненным блеском в свете луны. Я не хочу его видеть таким раздавленным.

Улыбаюсь, проводя пальчиком по кромке его губ.

– Что смешного? – ловит руку за запястье, хмурится.

– Опасный криминальный элемент, только что признал свою неправоту. Это прекрасный момент и я хочу его запомнить.

Теперь и он смеется.

– А ты помнишь первую нашу встречу? – спрашиваю его.

– Когда ты пришла на допрос и была той еще стервой?

Улыбаюсь, вспоминая то время. Подумать только, когда-то я ненавидела Шторма.

– Я была стервой, потому что ты вел себя как свинота, – смеюсь, положив голову на его грудь. Но когда ты прижал меня к стене, когда коснулся меня, внутри все перевернулось. Мне кажется, с тех самых пор я была твоей. С первого касания. Просто сама долго это отказывалась принимать.

Он улыбается. И улыбка его такая теплая, укутаться в ней можно, будто в махровом пледе. Он притягивает меня к своим губам, целует.

– Ты моя, Русакова. А я – твой.

Люблю его. Так, что сердце готово разорваться на куски от этого чувства. Потому что его много, слишком много, чтобы я могла удержать.