НДПА сформировалась в подполье. Некоторые парчамисты прославились, когда помогли Дауду обрести власть, но большинство не спешило афишировать свое партийное членство. После Саурской революции было непонятно, кто вообще состоит в НДПА, – причем этого с точностью не могли сказать сами коммунисты. Однако по мере того, как партия набирала силу, даже ее функционеры низшего ранга начали «играть мускулами». Гражданские и военные чиновники внезапно столкнулись с вопиющими эпизодами неуважения, непослушания и насмешек со стороны случайных подчиненных – которые, как выяснилось, были коммунистами. Армейские офицеры быстро сообразили, что имеют дело с системой, альтернативной официальному командованию, – и в этой системе ефрейтор мог доминировать над полковником. Кабульцы испугались: никто не знал, что и кому можно либо нельзя говорить – поэтому многие попросту замолчали.

Большинство афганцев не понимало, как реагировать на Саурскую революцию. Они не предполагали, что НДПА изменит их жизнь – по крайней мере, кардинально. Предыдущие реформы показали, что правительство может приносить какую-то пользу – например строить школы, больницы и дороги (пусть и руками кафиров на дотационные средства) – но миллионы неграмотных крестьян и кочевников по-прежнему обитали в автономных деревнях или скитались по стране. Власть Кабула на них фактически не распространялась. Даже на исходе XX в. Афганистан оставался децентрализованным и архаичным государством. Афганцев почти ничего не объединяло – несмотря на все усилия эмиров, падишахов и президента Дауда. Немногие оплакивали гибель монархии и конец 50-летней эпохи клана Мусахибан, который проводил модернизацию слишком быстро для сельских регионов и слишком медленно – для столицы и крупных городов.

Президент Нур Мохаммад Тараки – уроженец глухого кишлака, гильзайский пуштун из бедной семьи – по образованию и образу жизни принадлежал к среднему классу, и несколько пуштунских вилаятов его приняли и признали. Тараки добился определенного успеха, убедив ряд племенных вождей в том, что Саурская революция была направлена против тирании Дуррани – и что коммунисты мечтают спасти народ от горя и нищеты. Однако «афганский Максим Горький» благоразумно умолчал о значении коммунистической идеологии для режима НДПА и о собственной связи с Советами. Победа радикального «Халька» над умеренным «Парчамом» – а затем и возвышение Амина – разрушили наивные иллюзии и надежды, питаемые теми неискушенными афганцами, которые хотя бы приблизительно понимали, о чем вообще идет речь. В июне 1978 г. правительство почувствовало себя в безопасности – достаточной, чтобы заменить старый афганский флаг на советский. Традиционный черно-красно-зеленый триколор обозначал прошлое Афганистана, кровь, пролитую в борьбе за независимость, и ислам соответственно. Новый флаг имел типичный коммунистический дизайн. На нем присутствовал сноп пшеницы (отсылка к коронации Ахмад-шаха Дуррани, которому возложили на голову пшеничный венок в 1747 г., на лойя-джирге) – но теперь его интерпретировали как символ плодородия. Помимо венка, в левом верхнем углу красного полотнища были расположены желтая пятиконечная звезда и слово «Хальк» («Народ»), написанное арабской вязью.[596]

Халькистские лидеры с самого начала понимали, что коммунистический режим не выживет в консервативной аграрной стране даже при поддержке армии и полиции. Революционеры решили предотвратить сопротивление, завоевав доверие сельских жителей с помощью декретов, которые, согласно плану, освободили бы крестьян. Утопическая программа была провозглашена в 1978 г. Вероятно, если бы изменения тщательно обдумывались и проводились постепенно, то они бы вызвали у афганцев симпатию к коммунистам. Однако реформы осуществлялись с головокружительной быстротой – и возымели диаметрально противоположный эффект. Их реализация порождала сперва недовольство, а затем и ненависть народа – и этот процесс был запущен уже 15 мая 1978 г., когда халькисты опубликовали один из первых декретов без басмалы.[597]

Функционеры «Халька» не обладали абсолютно никаким опытом практической политики. Они издавали нормативные правовые акты на основании «научной» доктрины марксизма-ленинизма. Теоретически многие законы были прогрессивными – например, коммунисты установили обязательный 270-дневный оплачиваемый отпуск по беременности, родам и уходу за ребенком. Впрочем, подобные меры априори касались лишь горожан – ведь пастух или земледелец не мог предоставить своей беременной жене оплачиваемый отпуск. Фактически же инновации затронули только Кабул – что неудивительно, ибо НДПА состояла из столичных технократов, получавших зарплату, а не из крестьян. Сельское население пострадало не сразу – но последующие декреты больно ударили по нему.

Декрет № 6 от 12 июля 1978 г. отменил кредитные и прочие задолженности, а также запретил высокие процентные ставки. С одной стороны, это выглядело благородно. Феодалы, ханы и купцы низвели деревенскую бедноту до положения крепостных или даже рабов, ссужая деньги на грабительских условиях. Мелкие собственники не могли рассчитаться с кредиторами – и теряли землю в уплату долга. Но, с другой стороны, молодежи требовались финансы для заключения брака, а семьям – для оплаты похорон.

На свадьбу или похороны приглашали несколько сотен человек. В среднем для угощения приобретали 100–150 кг риса, 70–100 кг мяса (баранины и телятины, баранина стоила дешевле, поэтому ее брали примерно в три раза больше, чем телятины), 40–50 кг картофеля, 10–15 кг лука, 80–100 кг овощей (как правило, шпината и моркови), несколько десятков литров растительного масла, 10–20 кг леденцов, 10–15 кг сахара, пару килограммов муки и чеснока, 20–30 яиц, несколько килограммов черного и зеленого чая, а также специи, изюм, орехи и карамель.

Когда коммунисты аннулировали все задолженности, сардары перестали давать деньги кому-либо. Отныне юноши не могли позволить себе жениться, а родственники – достойно предать земле усопших. В первом случае это приводило к ощущению собственной ущербности и взрывоопасному накоплению сексуальной энергии, которая сублимировалась в агрессию. Во втором случае люди считали себя опозоренными – им едва хватало средств на скудные поминальные закуски. В традиционном обществе холостяк воспринимается как неполноценный мужчина, а потомки, не сумевшие организовать пышное погребение своего пращура, слывут никчемными и неблагодарными. К тому же крестьяне нуждались в деньгах и для других целей – например для покупки семян и удобрений. Заморозка сельской кредитной системы грозила в любой момент спровоцировать голод. НДПА стерла социальные механизмы, предназначенные для удовлетворения человеческих потребностей, – и не создала новых. Следовательно, по мнению крестьян, коммунистический режим посягал на их интересы и жизнь.

Декрет № 8 от 28 ноября 1978 г. установил максимальный размер земельной собственности для одного человека – 60 гектаров. Излишки были конфискованы и распределены между арендаторами и малоимущими крестьянами. Естественно, подобные меры настроили провинциальную знать против НДПА. Кроме того, учетные книги велись небрежно (если велись), и племенные угодья записывались на вождя – хотя на самом деле ими пользовалось все племя. Иногда на общинных землях обосновывались переселенцы – они получали участки с разрешения ханов и выплачивали им натуральный оброк. Иными словами, все как-то договаривались – но коммунистическое правительство забрало землю, которую миллионы людей считали своей, ибо жили на ней испокон веков. Неудивительно, что чиновников, командированных в вилаяты, калечили и убивали. Законы исполняли молодые революционеры из городов, не знакомые с сельскими реалиями и племенными порядками. Менее чем за два года (1968–1970) урожай пшеницы снизился на 10 %, а урожай экспортных культур (в частности хлопка) – на 30 %.

Но халькистов это не остановило – они продолжали отчуждать земли у феодалов, раздавать их беднякам и организовывать крестьянские кооперативы, подозрительно напоминающие колхозы. Эти инициативы масштабировали ошибки, допущенные в Гильменде, когда власти селили крестьян, кочевников и представителей разных национальностей в образцово-показательных городах и на экспериментальных фермах. Функционеры НДПА планировали заменить афганское чувство групповой идентичности, происходящее от племени и деревни, искусственной моделью «кооператива», которая существовала только на бумаге и в воображении партийных бюрократов. Однако Афганистан – засушливая страна, земля без воды тут бесполезна, а вода требует сотрудничества, налаженного между соплеменниками и односельчанами. За минувшие века крестьяне разработали низкотехнологичную, но эффективную инфраструктуру, которая состояла из колодцев, канав и кяризов.[598] Она нуждалась в обслуживании и подразумевала наличие сложной системы социальных ролей, подкрепленной племенными ценностями, шариатскими нормами и народными традициями. Это был запутанный «клубок» индивидуальных и публичных правил – но халькисты его подожгли.

До воцарения НДПА племенные вожди контролировали большие участки земли и в каком-то смысле считали все местное население «своим». Потом коммунисты разрезали обширные сельхозугодья на крошечные участки и раздали их сотням отдельных семей,