Шрифт:
Закладка:
В январе 1759 года он узнал, что его девяностолетняя мать, которую он не видел двадцать два года, близка к смерти. Он занял денег у печатника и послал ей шесть гиней в нежном письме. Она умерла 23 января. Чтобы оплатить ее похороны и долги, он написал по вечерам в течение недели (так он сказал Рейнольдсу) «Историю Раселаса, принца Абиссинии». Он отправил ее в типографию по частям и получил за нее 100 фунтов стерлингов. После публикации в апреле критики назвали ее классикой и патриотично противопоставили «Кандиду» Вольтера, который появился почти в то же время и затрагивал ту же проблему — может ли жизнь принести счастье? Джонсон не стал медлить с ответом: «Вы, слушающие с призраками надежды, ожидающие, что старость исполнит обещания молодости и что недостатки нынешнего дня будут восполнены завтрашним днем, обратитесь к истории Раселаса».37
По обычаю абиссинских королей (рассказывает Джонсон), наследник престола должен был поселиться в приятной и плодородной долине, пока не придет время его воцарения. Ему было предоставлено все: дворец, хорошая еда, домашние животные, умные спутники. Но на двадцать шестом году жизни Раселас устает от этих удовольствий. Он тоскует не только по свободе, но и по борьбе. «Я был бы счастлив, если бы мне было за что бороться». Он размышляет о том, как ему покинуть эту тихую долину, чтобы увидеть, как другие люди ищут и находят счастье.
Искусный механик предлагает построить летательный аппарат, который поднимет принца и его самого над окружающими горами к свободе. Он объясняет:
Тот, кто умеет плавать, не должен отчаиваться летать: плавать — значит летать в более грубой жидкости, а летать — значит плавать в более тонкой. Мы должны лишь соразмерять нашу силу сопротивления с различной плотностью материи, через которую мы проходим. Воздух обязательно поднимет вас вверх, если вы сможете возобновить любое воздействие на него быстрее, чем воздух отступит от давления…Труд подняться с земли будет велик…но по мере того, как мы будем подниматься выше, притяжение земли и сила тяжести тела будут постепенно уменьшаться, пока мы не придем к области, где человек будет парить в воздухе без всякой тенденции к падению».
Раселас подбадривает механика, и тот соглашается сделать самолет, «но только при условии, что искусство не будет разглашено и что вы не потребуете от меня делать крылья ни для кого, кроме нас самих». «Почему, — спрашивает принц, — вы завидуете другим, имеющим столь большое преимущество?» «Если бы все люди были добродетельными, — отвечает механик, — я бы с большой готовностью научил их летать. Но какова была бы безопасность хороших людей, если бы плохие могли в любой момент вторгнуться к ним с неба?» Он строит самолет, пробует летать и падает в озеро, из которого его спасает принц.38
Раселасу больше нравится беседовать с философом Имлаком, который повидал много земель и людей. Они находят пещеру, ведущую к проходу во внешний мир; вместе с сестрой принца Некайей и ее служанкой они бегут из своего рая. Вооружившись драгоценностями как универсальной валютой, они посещают Каир, приобщаются к его удовольствиям и устают от них. Они слушают философа-стоика, рассуждающего о победе над страстями; через несколько дней они находят его безумным от горя из-за смерти дочери. Начитавшись пасторальной поэзии, они полагают, что пастухи должны быть счастливы; но обнаруживают, что сердца этих людей «изрыты недовольством» и «недоброжелательностью к тем, кто стоит выше их».39 Они находят отшельника и узнают, что он втайне тоскует по городским удовольствиям. Они расспрашивают о домашнем благополучии и находят, что каждый дом омрачен раздорами и «грубыми столкновениями противоположных желаний».40 Они исследуют пирамиды и считают их вершиной безрассудства. Они узнают о счастливой жизни ученых и исследователей; они встречают знаменитого астронома, который говорит им, что «честность без знания слаба и бесполезна, а знание без честности опасно и ужасно»;41 Но астроном сходит с ума. Они приходят к выводу, что ни один образ жизни на земле не ведет к счастью, и Имлак утешает их рассуждениями о бессмертии души. Они решают вернуться в Абиссинию и спокойно принять превратности жизни в уверенности в блаженном воскресении.
Это старая история в одном из лучших ее воплощений. Нас поражает изящное течение и ясность стиля, далекого от громоздкой лексики эссе Джонсона и даже его разговоров. Кажется невозможным, что ученый лексикограф написал эту простую историю, и совершенно невероятным, что он осилил эти 141 страницу за семь дней.
Тем временем он снова переехал — с Гоф-сквер в Стейпл-Инн (23 марта 1759 года); вскоре он переедет в Грейс-Инн, а затем на Иннер-Темпл-Лейн. Эти перемены, вероятно, были продиктованы экономией; но в июле 1762 года Джонсон внезапно оказался в относительном достатке благодаря пенсии в 300 фунтов стерлингов в год, назначенной ему Георгом III по совету лорда Бьюта. Почему это благодеяние обрушилось на человека, который упорно выступал против Ганноверской династии, поносил шотландцев на каждом шагу и описывал пенсию как «плату, выданную государственному наемнику за измену своей стране», стало предметом множества загадок. Враги Джонсона обвиняли его в том, что он предпочитает деньги принципам, и предполагали, что Бьют искал могучее перо, чтобы ответить Уилксу, Черчиллю и другим, кто очернял его чернилами. Джонсон утверждал, что согласился на пенсию при четком понимании, дважды подтвержденном Бьютом, что его не будут просить писать в поддержку правительства.42 Он признался Босуэллу, что «удовольствие проклинать Ганноверский дом и пить за здоровье короля Якова с лихвой перекрывалось 300 фунтами стерлингов в год».43 В любом случае он многократно заработал эту пенсию, не столько политическими трактатами последующих лет, сколько тем, что обогатил английскую литературу пером и
