потом совершил самоубийство вместе с первым помощником Мэрдоком. Подобные происшествия можно назвать героическими лишь из нездоровой тяги к сенсациям. Всем известно, что майор Батт — смелый человек, но разве можно считать подвигом то, что он, опытный офицер, якобы вынужден был по приказу капитана стрелять в безоружных пассажиров? Иногда подобное необходимо, и все же такое поведение нельзя считать подвигом. Точно так же нет ничего героического в самоубийстве капитана Смита или Мэрдока. Вероятно, ощущение катастрофы иногда настолько захватывает людей, что они не отдают отчета в своих действиях. И все же настоящий героизм проявили те, кто остался на «Титанике». Те из них, кому удалось выплыть и выжить, позже давали показания следственным комитетам. Их рассказы имеют огромную ценность для всего мира с точки зрения предотвращения подобных катастроф. Итак, многие пассажиры и члены экипажа остались на «Титанике». Скорее всего, они надеялись, что позже их спасут. Мы не знаем, что они думали, но мне, например, нравится представлять, что именно так все и было. Второй помощник Лайтоллер руководил спуском шлюпок на воду до самого последнего момента. Он пошел под воду вместе с кораблем, был спасен, как представляется, самым чудесным образом, вернулся и дал ценные показания перед следственными комитетами в двух странах.

Второе, что хочется отметить в связи с эмоциями, возникшими после катастрофы, — в моменты крайней нужды люди склонны искать помощи у какой-то силы за пределами себя. Помню, несколько лет назад я читал рассказ об одном атеисте в Индии, который посетил полковую службу. Позже, за ужином он делился с полковником своими взглядами. Полковник молча выслушал его замечания, а наутро пригласил его прокатиться. Они с гостем поднялись по крутой горной дороге в легкой коляске, запряженной двумя пони; когда равнина осталась далеко внизу, полковник развернул коляску, и пони понеслись по крутому склону. Решив, что смерть неминуема, атеист забыл о своих убеждениях и громко взмолился о помощи. Полковник натянул поводья и заметил: он задумал прогулку, чтобы доказать гостю, что есть сила за пределами нашего разума. После этого оба спокойно спустились на равнину.

Не знаю, правда тот рассказ или вымысел. Как бы там ни было, я привел его не для того, чтобы нападать на атеизм. Он ярко иллюстрирует уязвимость человека в минуты неминуемой опасности. После того как все шлюпки спустили на воду, те, кто стоял на верхней палубе, вскоре поняли, что их силы на исходе, а все возможные пути спасения отрезаны. Тогда они воззвали к той Силе, которая создала Вселенную. В конце концов, что-то создало сияющие звезды над головой, в бесчисленных миллионах миль от нас! Звезды движутся, подчиняясь определенному порядку, образованы согласно определенному плану и повинуются определенному закону. Та же Сила наделила каждого из пассажиров способностью думать и действовать; в конце концов, лучшее доказательство того, что мы кем-то созданы, — сознание нашего существования. И вот настало время обратиться к этой Силе. Когда шлюпки ушли и стало заметно, что огромный лайнер стремительно погружается в воду, мужчины разбились на группы и стали молиться. Позже, когда некоторым из них удалось вскарабкаться на днище перевернутой складной шлюпки, они хором прочли молитву «Отче наш» — независимо от религиозных убеждений, они объединились в общем порыве. Они молились не в силу привычки, не потому, что впитали эту молитву с молоком матери; мужчины не поступают так в силу привычки. Должно быть, каждый из них понимал, что надежды на человеческое, материальное тают. Их перевернутая шлюпка зависела от резервуара с воздухом, который в любой миг мог подвести. Они понимали, что их плот может перевернуться и затонуть. В минуты крайней опасности все они возлагали свою надежду на то, что их создало и наделило их возможностью мыслить, — на Бога, Божественную Силу, Первопричину или Творца, а может, они никак не называли то, к чему обращались за помощью. Как бы там ни было, все они бессознательно признавали существование такой высшей силы. Свои надежды они выражали знакомыми словами. Ими руководила не привычка к ритуалу, не особая религиозность. В те минуты они понимали, что молитва — самое практичное действие, способное им помочь. В минуты крайней опасности люди склонны к практическим поступкам; они не желают напрасно тратить ни минуты на пустые слова, если слова не отражают их глубочайшего убеждения, на какое они способны. Повторяю, такое стремление, такой порыв является врожденным и интуитивным, и, конечно, он основан на некоем знании — главным образом скрытом, несомненно, — на сознании бессмертия. По-моему, это должно быть очевидно; не может быть другого объяснения такого дружного подавления всех отдельных эмоций и единения в общем стремлении.

В целом о поведении пассажиров в шлюпках, посадке на «Карпатию», возвращении в Нью-Йорк и высадке можно сказать следующее: люди вели себя совсем не так, как от них ожидалось, — точнее, не так, как ожидали от них другие и в некоторых случаях ошибочно приписывали им такое поведение. Страшную трагедию необходимо было пережить; она не раздавила людей. Возникали ситуации, которые требовали мужества и изобретательности. Те, кто потерял самых близких, проявили огромное самообладание. Все держались замечательно. В шлюпках и на «Карпатии» можно было наблюдать те же спокойствие и самообладание, ту же врожденную власть над обстоятельствами, то же подчеркнуто нормальное поведение, какое характеризовало толпу пассажиров на палубе «Титаника» — и по тем же причинам.

Первые два или три дня на берегу стали для многих выживших очень тяжелыми. Нам всем казалось, будто мы родились заново; четыре дня, пока мы были отрезаны от всего мира, — достаточно долгий срок. Потом мы узнали, как катастрофа «Титаника» потрясла весь мир. Приспущенные флаги, кричащие заголовки, мрачная атмосфера повсюду… В каком-то смысле нам было лучше на «Карпатии». Разница в «атмосфере» была весьма заметной; отдельные выжившие в некоторой степени поддавались ей и ощущали реакцию. Несомненно, благодарность за спасение и желание «сделать все наилучшим образом» вскоре помогли им восстановиться до нормального состояния. Совсем не удивительно, что некоторые выжившие чувствовали себя спокойнее на «Карпатии», где не было новостей из внешнего мира. В качестве примера приведу отрывок из репортажа ведущей нью-йоркской вечерней газеты; он дает некоторое представление об «атмосфере», царившей на берегу: «Потрясенные ужасным событием, ошеломленные пассажиры выбегали из кают в центральный коридор, слыша лязг разбиваемой стали, звон посуды и треск балок; ощущение ужаса усиливалось из-за падения огромных ледяных глыб на разбитую палубу огромного судна… Дикая, неуправляемая толпа высыпала на палубы… пассажиры стали свидетелями одной из самых страшных сцен, какую только можно себе представить… Нос корабля превратился в бесформенную