МГУ, где имелась кафедра зарубежной политэкономии с очень неплохим распределением. Главной же причиной было то, что экономфак находился в десяти минутах пешком от их дома, и мама сказала, что это очень важно, поскольку она сможет обедать дома, а не в какой-то студенческой столовке. В общем, получилось как получилось – её мнение особо не спрашивали, а самой было всё равно – одноклассники почти поровну разделились между МИМО и МГУ, так что какая разница.

И вот сейчас регулярные, два раза в неделю занятия физкультурой, где их реально заставляли потеть, вернули ей приятное ощущение владения собственным телом. Так что она уже подумывала о возвращении в свою бальную студию. В конце концов, семнадцать лет не приговор, а база у неё серьёзная. Вот только партнёр уже занят и ушёл далеко – танцует по классу А, что означает почти профессиональный уровень. С партнёрами в танцах всегда напряжёнка – мальчиков мало, а способных и того меньше. Интересно, а тот парень из читалки не танцор случайно? Двигается мягко, пружинисто, и фигура гибкая, сильная – то, что надо.

Она удивилась, что вспоминает о нём, и отогнала эти мысли – об учёбе надо думать: с матаном завал, а Кострикин, садюга, с ехидной улыбочкой обещает, что сессию не все переживут. Очень ничего, кстати, этот доцент Кострикин. Старый, конечно, – лет тридцать, но похож на Штирлица из «Семнадцати мгновений весны», то есть на актёра Вячеслава Тихонова, разумеется.

* * *

Наступил декабрь. На улице всё белым бело. Зима пришла морозная и снежная. Настроение заранее предпраздничное, пахнет мандаринами – верный признак приближения Нового года, вопреки законам природы, да и народу в магазине прибавилось, хотя казалось, что больше уже некуда. Провинция торопится набить котомки, запасаясь к новогодним праздникам. А то в некоторых краях и на оливье колбасы не купишь. Вот она и отдувается за эту Рязань. Не продохнуть.

– Лайма, дорогуша, как работается? Нормально? Ну и хорошо. Ты сдашь смену – загляни ко мне. Надо обсудить кое-что.

Директор выглядел уставшим. Или поддатым? Глаза красные, лицо какое-то помятое. И взгляд неприятный, словно приценивающийся. Начинается. Так она и знала! До конца смены еле доработала. Взвинченная в ожидании неведомых неприятностей, она срывалась на суетливых, гомонящих покупателях, что обычно было ей не свойственно. И не пойти нельзя.

А вот и знакомая дверь. На сей раз табличка «Директор» выглядела зловеще. Чувство – как перед кабинетом зубного врача: и надо дверь толкнуть, и ужасно не хочется.

– А, заходи-заходи! Устала? Вижу, что устала. Мы вот что, давай-ка сменим место. А то здесь очень неуютно. Сплошная казёнщина. Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Чёрт бы его побрал! Глупо, но послать сейчас язык не поворачивается, а потом как бы не было слишком поздно. Ладно, она не маленькая и не из пугливых, сумеет постоять за себя! В магазине непривычно пустынно и тихо – все уже разбежались по домам. Только уборщица шуршит где-то вдалеке. Они спускаются в подвал, идут по многочисленным переходам, попадают в ту часть, где она никогда прежде не бывала, и наконец оказываются перед неприметной дверью без намёка на табличку. Он открывает её своим ключом на большой связке, и она попадает в сказку «Тысяча и одна ночь». За дверью оказывается не ожидаемая каморка, но приличных размеров комната с высоким потолком, отчего им пришлось спуститься на несколько ступенек вниз. Хрустальная люстра, явно старинная, заливает всё мягким светом, рисуя по углам причудливые тени, в которых прячутся глубокие кожаные кресла, обитая шёлком кушетка с резными ножками, красного дерева горка с хрусталём и фарфором внутри.

Она машинально разулась, ноги утонули в толстом ворсистом и очень тёплом ковре. В центре – старинный стол внушительных размеров на массивных витых ногах. Поверхность стола затянута благородным зелёным сукном, на котором в идеальном порядке разместились антикварные канцелярские принадлежности, включая богемского стекла чернильницу, непонятную штучку из тёмного дерева и набор шикарных перьевых ручек. А вот бумаг не было, не то что наверху. С общим ощущением перемещения во времени несколько диссонировал современный японский телефонный аппарат. Приглядевшись, она заметила также большой японский телевизор в углу с каким-то замысловатым ящичком сверху – видимо, пресловутый видеомагнитофон. Её знакомство с кабинетом прервал хозяин, который показался единственно лишним элементом во всём этом со вкусом подобранном интерьере:

– Что будешь пить? Мартини, кампари, виски с содовой? – так, между прочим, как будто рядовая советская продавщица регулярно употребляла или хотя бы раз в жизни пробовала что-то из перечисленного.

– А надо? – она почему-то решила принять правила игры и посмотреть, чем это закончится. В конце концов, надо разобраться в ситуации, раз уж она в ней оказалась.

Первое волнение, на удивление, улеглось, она почувствовала себя спокойнее, и способствовало этому одно обстоятельство – она по-женски интуитивно поняла, что он тоже волнуется.

– Конечно. Ты устала, нужно снять напряжение.

– А вы? Вы тоже устали и хотите снять напряжение?

Он не ожидал такой смелости и несколько растерялся. А потому принялся нарочито сосредоточенно перебирать красивые заграничные бутылки в неожиданно открывшемся прямо в стене ярко освещённом зеркальном баре. Она решила ничему уже не удивляться – всё происходящее напоминало сон, а мы же не удивляемся, что летаем во сне. Ей стало даже интересно, как он будет себя вести. Что-то подсказывало, что в моменте директор не опасен. Наконец, он определился:

– Да, у меня тоже был трудный день, поэтому предлагаю, не мудрствуя лукаво, выпить виски – самогон по-нашему.

Ему понравилась собственная шутка, и он снова ощутил контроль над ситуацией. Или это янтарный напиток, что так красиво играл на свету сквозь толстое стекло, вернул ему утраченную было уверенность.

– Нет, я самогон не хочу. Так и быть, могу выпить что-нибудь лёгкое, но, пожалуйста, не нужно это истолковывать неправильно. Вы собирались что-то обсудить, и уже довольно поздно.

– Нет-нет, что ты. Лёгкое так лёгкое. Вот, давай мартини. А я, пожалуй, всё-таки выпью виски, – он налил в хрустальные стаканы из разных бутылок и подал ей один. – Ну, за знакомство, так сказать, в неформальной обстановке.

Они чокнулись, и она пригубила из своего стакана, он же выпил довольно приличную порцию залпом. Говорить ему, что, когда чокаются, нужно смотреть в глаза, она не стала – не было никакого желания рассматривать его глаза в красных прожилках.

– Что вы хотели обсудить, Пётр Петрович?

Ему было неприятно, что она поддерживает официальный тон, но он не знал, как перейти к неформальному. Привычный путь лежал через алкоголь, но она демонстративно едва пригубила. Зато