никогда не откажет. А чё ему – старшему кладовщику набрал: «Отпустить Владимиру штаны такого размеру», – и всего делов. Токмо ты не думай, что они дешёвые, эт те не магазин. Понимать должон!

– Ну а за сколько итальянский «Райфл» сделаешь? – Вован задумался. Видно было, что в нём жадность борется с разумом. Победила жадность:

– Ну, «Райфл» не «Райфл», а фирменные джинсы за двести сделаю.

– Вов, побойся бога, они на рынке двести стоят, и то торговаться можно!

В процессе переговоров выяснилось, что Вове просто нужна была прибыль в размере около ста пятидесяти рублей – именно такой суммы ему не хватало на малую мечту всей жизни – мотоцикл «Ява». Была ещё большая мечта всей жизни – собственный автомобиль «Жигули» любой модели, можно не новый – Вова был водила и механик от бога, он любую тачку до ума доведёт – будет блестеть и гонять лучше новой.

Поняв Вовин подход к ценообразованию, Ромка убедил его, что свои вожделенные сто пятьдесят рэ тот получит, если подгонит ему джинсы, кроссовки и куртку-аляску. Глаза у Вовы разгорелись то ли при виде будущей обязательно красной «Явы», то ли потому, что они уговаривали уже вторую бутылку водки. При этом Ромка почти не пил, лишь пригубливая каждый раз из гранёного стакана, а третий участник переговоров, Василий, свалился уже после первой внушительной дозы огненной воды и мирно посапывал на подоконнике. Так что Вован в одну харю скушал в моменте больше пол-литры и демонстрировал профессиональную живучесть, становясь лишь разговорчивее и хвастливее:

– Да я чё скажу, то шеф и делает! Говорю, передок стучит, он – раз, на сервис позвонит. Езжай, говорит, Владимир, тама тебя ждут. Меня встречают как короля. Без очереди. Любые запчасти – пожалуйста! Да если у меня своя тачка будет, я из неё конфетку сделаю! Я ж старые запчасти себе забираю. У меня их уже складывать негде, а они ж почти новьё! Я кажный год почитай служебную тачилу перебираю! А директор только хвалит: молодец, говорит, следишь за машиной, не то что другие водители! Очень меня ценит. Ну и это… между нами… я ж его к любовнице вожу, от меня-то не скроешь. Ну и доверился, в общем. Смотри, говорит, никому! А я что? Я – кремень!

– Давай, Володя, за исполнение всех твоих желаний!

– Вот это дело! Тогда заживу!

Новый знакомый действительно оказался очень полезным человеком. За две недели он исполнил Ромкин заказ, получил причитающиеся ему деньги, и они остались очень довольны друг другом, условившись продолжать сотрудничество. Ромке в моменте не нужно было наращивать объёмы, и он законсервировал контакт, периодически размещая небольшие заказы, которые Вова исправно выполнял, получая скромное вознаграждение – парня нельзя было баловать.

Главное, что из их разговоров Ромка понял в общих чертах, как функционирует система распределения дефицита, и безошибочно определил в ней своё место. Также он понимал, что найдёт общий язык с директором, когда понадобится, – он необходимый винтик в механизме наживы отдельных личностей на чудовищно неудовлетворённом спросе советского общества. Импортные шмотки, покупаемые СССР за нефтедоллары и просачива ющиеся в страну сквозь игольное ушко оптовых баз, были каплей в море от потребности. А торопиться надо не спеша. Предстояло наладить каналы по возможности оптового сбыта. Но этим он займётся уже после сессии.

* * *

После первого поцелуя отношения с Лаймой развивались стремительно. Всё-таки они были взрослые люди, уже не дети – он так считал. Она наотрез отказывалась идти в их комнату, но однажды, когда они пришли замёрзшие с привычной прогулки по бульвару, заглянула выпить чаю – уж очень не хотелось идти к себе, где традиционно торчал Валерка и ожидала очень недружелюбная последнее время Людмила. Поэтому она предпочитала приходить попозже, когда все уже лягут. Ромка приглашал её на чай без задней мысли, он уже смирился, что близость если и случится, то нескоро, и готов был стоически терпеть столько, сколько нужно.

Олега дома не оказалось – видимо, остался у какой-нибудь подружки, такое иногда случалось. Ромка сгонял на кухню, поставил чайник и вернулся, чтобы не оставлять её одну, пока тот закипит. Лайма включила музыку, горел ночник, она стояла у окна, грея руки над батареей. Он молча подошёл сзади, обнял за плечи и тихонько поцеловал в холодную точёную шею. Она вся была как ледышка, тогда он развернул её к себе и принялся целовать столь же холодное прекрасное лицо. Она не отстранялась, видимо, это было уже выше её сил, а когда их губы встретились, слабо ответила.

Слабо было поначалу, а потом они забыли и про чайник, и про всё на свете. Не веря себе, он освобождал её от одежды, она больше не была холодна и не запрещала ему. Когда лифчик оказался на полу и нежная грудь, казалось, сама прильнула к его руке, то мозг готов был взорваться, такая страсть им овладела. После этого он не смог бы остановиться даже под страхом немедленной казни. Она была прекрасна, он её любил, она отвечала взаимностью. Чувства, которые они испытывали в этот момент друг к другу, были столь прекрасны, что могли послужить индульгенцией на страшном суде и перевесить все накопленные ими невеликие грехи. То, что происходило между ними, нельзя описать никаким словом, кроме как «любовь». Это была плотская любовь двух юных созданий, мальчика и девочки, неопытных и неискушённых, как бы ни хотелось им думать иначе. А потому она была предельно честной, и её искренность служила мостиком между двумя совершенно разными берегами.

Они не совпадали, не были созданы друг для друга, но эта ночь пленила их чувства, возможно, украв у будущей, настоящей любви, ибо невозможно повторять раз за разом мгновения наивысшего напряжения. А они? Они рады были обманываться, столь сладок и упоителен был обман. И хмель обмана, зыбкий, как свет луны на её голых гладких бёдрах, нашептал ему, как сильный и твёрдый мужчина может быть нежным и внимательным с любимой женщиной. И этот терпкий, как сок прихваченной первым заморозком рябины, флёр обмана будет преследовать её всю жизнь, заставляя искать, сравнивая раз за разом, и не находить той неподдельной ласки, в которой пряталась и бурлила неистовая страсть и юная нерастраченная сила.

А потом наступило утро. Оно всегда наступает, как наказание человеку за первородный грех. И всё прошло. Обман растворился в холодном от сквозняков воздухе, растаял, как и подобает настоящему обману, оставив после себя неуютную комнату с казённой обстановкой и привкус горечи на искусанных