Шрифт:
Закладка:
Если современность создает чересчур много всего одновременно, то хотя бы искусство должно найти какой-то ответ. В 1913 году наибольших успехов в этом направлении добилась Соня Делоне. Годом ранее парижская художница и ее муж Робер основали орфизм, цветовую теорию, которая расщепляет реальность через призмы и заново собирает ее. Поклонником этого направления был Гийом Аполлинер, еще этот стиль очень уважали Август Макке и Франц Марк – последние двое «перевели» его с французского на немецкий. Теперь же Соня хочет увидеть еще больше уровней взорванного с помощью всемирных призм, и вместе с поэтом Блезом Сандраром работает над сумасбродной идеей «симультанизма». Язык и изображение должны стать единым целым, причем не на минутку, а желательно навсегда: их первой симультанной книгой стала «Проза о транссибирском экспрессе и маленькой Жанне Французской», изданная этой осенью, книга имела длину 2 метра и представляла собой книжку-гармошку. Ритмично, будто под стук колес транссибирской магистрали, глаз скользит по тексту и изображению; цвет и форма качаются, будто ты едешь на поезде через весь этот долгий и безумный 1913 год. И стихи Бле-за Сандрара: «Окна моей поэзии широко распахнуты на улицу, и в их стеклах / блестят алмазы света. / Ты слышишь скрипичный концерт лимузинов и ксилофоны пишущих машинок? / Художник вытирается небесным полотенцем, повсюду пятна краски. / А шляпы проходящих мимо женщин – кометы в зареве этого вечера».
Умберто Боччони, автор «Манифеста футуризма»[29], 25 ноября раздраженно пишет, что настоящими авторами симультанизма были вовсе не Соня и Робер Делоне, а, разумеется, итальянские футуристы. Вот: «Именно мы первыми заявили, что современная жизнь – быстрая и фрагментарная». Но это уже никого не интересует, современная жизнь просто стремительно промчалась мимо. В конце 1913 года футуризм уже остался в прошлом, хотя ему было всего полтора года от роду.
Восемнадцатого ноября 1913 года свое пятидесятилетие празднует Рихард Демель, самый известный писатель Германии наряду с Томасом Манном и Герхартом Гауптманом. Сегодня его почти никто не знает. А в 1913 году его знали все.
От его стихов захватывало дух у всей Европы, а его блестящая, богемная жизнь с блестящей, богемной женой Идой в доме стиля модерн в Бланкенезее, Гамбург, Вестерштрассе, 5 в 1913 году вызывала зависть у всех буржуазных обывателей. Всё сливалось и переплеталось в этом доме, и не только тела Иды и Рихарда Демелей, но и обои, картинные рамы, скатерти, ковры и полотна Людвига фон Гофмана. Густые заросли лиан югендштиля, который пускал тут всё новые побеги, gesamkunstwerk искусства, мыслей и поэзии. А столовые приборы – от Анри ван де Велде. За ужином у Демелей и в их почтовом ящике в 1913 году побывали все герои того года, существовавшие несинхронно, но одновременно: Штефан Георге, Макс Брод из Праги, Эльза Ласкер-Шюлер, Арнольд Шёнберг, Эрнст Людвиг Кирхнер и Макс Либерман. А после ужина в доме всегда веселились, пили и танцевали, будто завтра никогда не наступит. Густав Шифлер, гамбургский искусствовед, записал у себя в дневнике после одной из таких ночей: «Демель танцевала так, что напоминала животное во время течки». Но несмотря на историю с изменой, которая омрачила безумный брак Иды и Рихарда Демелей именно в 1913 году, они оставались вместе до конца жизни (и до сих пор их прах лежит в одной урне в доме на Вестерштрассе, 5, и не слушайте ничего про «пока смерть не разлучит»).
Ну так вот – 18 ноября состоялся весьма необычный праздник в честь круглой даты хозяина дома. Центральную роль Демеля в духовной и общественной жизни того года демонстрирует круг людей, которые в тот день подарили ему дом, который он до того момента только снимал. Деньги пожертвовали Стефан Цвейг, Томас Манн, Артур Шницлер, граф Гарри Кесслер, Гуго фон Гофмансталь, берлинские издатели Бруно Кассирер и Самуэль Фишер, промышленники Эдуард Арнгольд, Вальтер Ратенау и Эберхард фон Боденхаузен. В списке дарителей также гамбургские судовладельцы Альберт Баллин и Отто Блом, банкир Макс Варбург и знаменитый искусствовед Аби Варбург. Продолжаем список: Анри ван де Велде, Петер Беренс, Элизабет Фёрстер-Ницше, Юлиус Мейер-Грефе и Макс Либерман. Элита 1913 года собрала необходимые для покупки дома 47 194,92 рейхсмарок. Невероятно. Арнольд Шёнберг наверняка тоже скинулся бы, если бы у него были деньги. Он письменно поздравил Демеля такими словами: каждый этап его творчества начинался со стихотворения Демеля, только благодаря ему он нашел «свое истинное звучание».
Восемнадцатое ноября стало, как писала Ида Демель, «самым замечательным праздником в нашей жизни». Поступило несколько сотен телеграмм с поздравлениями, тысячи писем, а перед дверью дома выстроилась длинная очередь из поздравляющих, которые съехались со всей Германии. Выходит специальный номер журнала «Квадрига» с поздравлениями от Кандинского, Франца фон Штука, Фердинанда Ходлера, Ловиса Коринта и Адольфа Лооса. Кажется, возвышенная и понятная лирика Демеля в 1913 году трогала и заставляла звучать какую-то совершенно особенную струну в душах самых разных людей, даже Бенн признавался, что Демель сильно повлиял на «раннего Бенна». За столом у Демелей сидели Вальтер Ратенау из Берлина и Юлиус Мейер-Грефе, все пили шампанское и раз за разом поднимали бокалы за юбиляра, а вечером был праздничный ужин, в небольшой гостиной удалось расставить пятьдесят стульев. Потом танцевали гавот в коридорах, пели и горячо спорили о том, умер ли югендштиль или до этого еще далеко. Пир красоты, духа и доброго вина. Рихард Демель не сразу оправился от шока – не от того, что ему исполнилось пятьдесят, а от того, что он стал домовладельцем: «Я сижу, всё еще потрясенный, курю для успокоения пенковую трубку, которую мне подарили, потом встаю и осторожно, почти на цыпочках, хожу по дому, чтобы не разбудить злых домовых, ведь это теперь мой собственный дом, а такому витающему в облаках человеку, как я, непросто привыкнуть к этой новости!» В августе Демель поднялся на Монблан; незадолго до того он писал своей жене Иде: «Восхождение на Монблан – вот что было бы лучшим подарком на день рождения в этом году». Но настоящая вершина года ждала витающего в облаках на равнине, 18 ноября.
Копенгаген: Нильс Бор, самый выдающийся физик того времени, любит после работы ходить в кино. Двадцатого ноября он смотрит вестерн. Он даже в кинозале пытается рассчитать вероятность события: «Ну хорошо, я верю, что некая девушка отправилась в одиночку в тяжелый поход через Скалистые горы. Я понимаю, что она начинает спотыкаться, чуть не падает в
