Шрифт:
Закладка:
Мне очень хотелось спросить, что нахалка ему сказала, но тогда моя глупая ревность станет слишком очевидной. Я вытащила из рукава носовой платок.
– Уберите это с лица.
Робин улыбнулся.
– Так в том и смысл, чтобы перепачкаться.
– Уберите.
Он посмотрел на меня с веселым любопытством, чуть склонив голову набок. Забрал платок, стирая синюю полосу.
– Так?
– Да.
Он улыбнулся.
– Вам тоже досталось.
Я опустила взгляд – на боку расплылось зеленое пятно.
– Не вы ли только что сказали, что в этом и смысл?
– Мне показалось, что вам не понравилось.
Мне не понравилось, что незнакомые девушки призывно крутят перед ним задом, но не признаваться же в этом?
Прежде чем я успела что-то сказать, на нас снова налетела группа молодых людей. Закружился хоровод, взметнулась в воздух цветная пыль, и вскоре я обнаружила, что хохочу во все горло, расшвыривая в пролетающие мимо лица краску и не уворачиваюсь от летящей в меня, а рядом заливисто смеется Робин.
Мы бродили по улицам, плясали и пели вместе со всеми, даром что не знали слов, попадали под водяные струи – благо в такую жару одежда сохла почти мгновенно – и сами призывали воду на головы тех, кто оказывался рядом. Прежде чем улица вывела нас к морю, мы сменили не один горшочек с краской.
Здесь, у самого берега, народа было столько, что казалось, и вовсе нельзя протолкнуться, и я остановилась, вцепившись в руку Робина.
– Устали? – Он обернулся, и я едва снова не рассмеялась, глядя на его перемазанное краской лицо.
– На кого мы похожи!
– Какая разница, – пожал плечами он. – Когда мы вернемся, все будут спать, а к утру бытовая магия не оставит от всего этого и следа.
Неужели уже пора возвращаться? Я сникла, но прежде, чем успела всерьез расстроиться, Робин повлек меня к одному из домов. Внутри оказалась таверна, но мы не сели за стол. Робин перебросился парой слов с хозяином и уверенно повел меня вглубь зала. За дверью в дальней стене обнаружилась лестница, поднявшись по которой мы вышли на крышу. Здесь на деревянный каркас была навешена белая ткань, образуя что-то вроде шатра, и вслед за своим спутником я нырнула под полотно.
Шатер устилали ковры, по центру стоял низкий столик так, что есть за ним можно было, только устроившись на полу. Робин повел рукой – ткань с противоположной стены отодвинулась, открыв вид на море и горы.
– Кажется, они вам понравились.
– Да, – выдохнула я, любуясь.
Он опустился на ковер, скрестив ноги, я села рядом, подобрав их под себя. Стянула с лица платки – они, хоть и в самом деле защищали от любопытных взглядов, меня утомили.
Робин достал из рукава мой носовой платок, о котором я забыла. Встряхнул его, ткань снова стала белоснежной. Потянулся к моему лицу.
– Краска попала. Немного, вот тут. – Он коснулся виска рядом с углом глаза. – Погодите-ка…
Я подняла лицо, чтобы ему было удобней, закрыла глаза. И вовсе не удивилась, когда одна его рука притянула за затылок, вторая легла на талию и губы коснулись моих.
Глава 23
Я замерла на миг, не зная, что делать, – нет, Робин не напугал меня, и я с радостью бы ответила на поцелуй… если бы знала как. Все, что я могла, – прильнуть к нему, запуская пальцы в волосы, позволить его губам ласкать мои, раскрываясь ему навстречу, осторожно коснуться языком, повторяя его движения, а потом просто, забыв обо всем, пить этот поцелуй, словно воду из родника, чувствовать, как растекается по телу тепло, собираясь внизу живота, как по коже пробегают волны то жара, то холода, а из груди сам собой вырывается тихий стон.
Негромкий стук привел меня в чувство. Я шарахнулась, оглянувшись, обнаружила трактирщика. Ойкнув, я ткнулась лицом в плечо Робина, и он обнял меня, словно закрывая от всего мира. Что-то сказал, коротко и резко, трактирщик так же коротко ответил.
– Он ушел.
Я отодвинулась, не смея поднять взгляд. Робин приподнял мой подбородок, заглядывая в лицо.
– Все хорошо, – шепнул он. – Он больше не помешает.
Он легко коснулся моих губ и отстранился, и я едва удержала разочарованный вздох.
– Кажется, нам обоим надо немного остыть. – Робин протянул мне креманку с разноцветными шариками.
Я залилась краской, вздрогнула, когда мои пальцы коснулись его, забирая лакомство. Робин тоже вздрогнул, словно от моих рук прострелила молния, и снова потянулся ко мне.
Не знаю, сколько времени мы провели в этом шатре. Сладость мороженого мешалась со вкусом губ Робина, запах моря и ванили переплетался с ароматом его дыхания, ветер и его руки заставляли меня трепетать, забывая обо всем на свете.
– Пора, – негромко сказал Робин, и я вздрогнула, точно просыпаясь. – Скоро утро.
Здесь по-прежнему был ясный день, разве что солнце повисло на самой вершине гор, вот-вот нырнет за них.
– Уже? – не удержалась я. Спохватилась. – Прости. Все было чудесно и… жаль, что пора возвращаться.
– Я жалею только о том, что не дал тебе отдохнуть. – Он улыбнулся. Вытащил из сумки длинный футляр, раскрыв, протянул мне золотую цепь… нет, браслет крупного плетения. – Это тебе.
Я шарахнулась.
– Нет. – На глаза навернулись слезы, хотя я сама не могла понять почему и уж тем более не смогла бы объяснить. – Не порти все… пожалуйста.
– Это артефакт, поддерживающий силы. Вечером бал, а до того с вас будут снимать мерки, шить платья… словом, забот хватит. Так что силы тебе пригодятся.
Я затрясла головой:
– Нет. Я не могу это принять.
– Хорошо, вернешь после бала, если захочешь. Я бы предпочел, конечно, подарить тебе этот артефакт, но… – Робин пожал плечами. – Не заставлять же.
Я заколебалась. Сейчас, когда он сказал, что дома приближается утро, усталость навалилась как-то разом, заставляя ссутулиться. И все-таки…
– Да не упрямься ты, – рыкнул Робин, ловя мое запястье.
Браслет скользнул по коже, словно ожив, застегнулся и сжался, оказавшись как раз впору.
Я потеребила украшение и не обнаружила застежки.
– Как его снять?
– Когда надо будет – сниму. Еще не хватало, чтобы ты свалилась в обморок на балу при толпе народа. Не нужны мои подарки – вернешь, когда он закончится.
– Да как ты не понимаешь! Ты уже сделал мне подарок! Самый чудесный подарок, который только был в моей жизни!
– Он ничего мне не стоил.
Как будто все в этом мире измеряется деньгами!
– Он стоил времени и внимания, которые невозможно ни купить, ни продать! Ты сотворил для меня чудо, которое дороже любого