во священный сан. «Земное богатство не льстило его, – читаем в «Словаре историческом о русских святых», – и потому с юных лет искал он пути к богатству нетленному. Будучи современником святого Сергия Радонежского и дорожа его назидательными беседами, он часто посещал его».

Истории знакомства Димитрия и Сергия архимандрит Иоанн Верюжский посвящает целое расследование. Подвизаясь некоторое время в Нагорном монастыре, Димитрий покидает его в поисках уединения и одиночества: «Преподобный переселяется теперь на Болото, не только духом, но и самым местом жительства стараясь унизиться и смириться, чтобы приблизиться к Богу. Непривлекательна была местность новой обители, устроенной за городом, на сыром и болотистом месте, в одной версте от Плещеева озера… Несмотря на такое невыгодное положение монастыря, на бедность и незатейливость монастырского строения, на отстуствие сел и угодий, на то, что обитателям его неминуемо предстояли труды и лишения, – пример преподобного и его влияние на переяславское общество были столь сильны, что едва только Димитрий поселился в основанном им монастыре, во множестве стали приходить к нему и монахи из других монастырей и бельцы из городов и селений, желая с ним сожительствовать и иметь его своим руководителем ко спасению» – речь идет о Никольском Переславльском монастыре.

Все это время до Димитрия доходили слухи о Троицкой обители Сергия, что на Маковце, в 60 верстах на юг от Переславля. «Давно слышал пр. Димитрий о чудном и равноангельском житии великого Сергия и желал утешиться его лицезрением и душеполезными с ним беседами», – сказано в житии святого. И вот в один из дней 1354 года в Переславль к епископу Афанасию приходит преподобный Сергий, чтобы испросить игумена для своей обители. Выслушав смиренного монаха, владыка благословляет на игуменство самого Сергия. «Сколько преподобный ни отрицался и ни старался отклонить от себя избрание, должен был повиноваться воле архипастыря и принять посвящение в сан пресвитера и начальство над братией», – пишет Иоанн Верюжский.

Находясь в городе, Сергий, разумеется, узнает об игумене, что спасается «на сыром и болотистом месте, в одной версте от Плещеева озера» и приходит к нему поклониться. Читаем в житии преподобного Димитрия: «Как два родные братья с любовью встретились единонравные подвижники, прося взаимно друг у друга благословения и молитв, – как тот, так и другой, по глубокому смирению, считая себя худшим, а собеседника своего лучшим, взаимно просили друг у друга советов и наставлений. Отходя из Переяславля, пр. Сергий просил Димитрия навещать его, и пр. Димитрий, когда только было можно, любил ходить в пустыню радонежскую для духовного собеседования и совокупной молитвы с великим ее основателем… Умилительно было видеть, как преподобные – гость и хозяин совершали всенощные бдения в малом и убогом храме св. Троицы, читали псалмы по берестяным книгам при тусклом свете и треске горящей лучины, как усердна и пламенна была их молитва… в тесной и убогой келье Сергия садились они за скудную трапезу – сухой хлеб и воду, услаждая себя назидательными разговорами и со смирением прося друг у друга наставлений и молитвенной помощи».

О чем же могли беседовать преподобные?

Едва ли их речи были сложным богословским мудрованием, изобилующим цитатами из Святых Отцов Церкви. Скорее всего, это были разговоры о простом и о самом главном одновременно, о насущном и неизъяснимом, о мистическом и душеполезном. О раскорчевке леса и заготовке дров, об украшении храма и ведении подсобного хозяйства, о строительстве моста через лесной поток и протекающей крыше в братском корпусе. И в то же время – о страхе впасть в раздражительность и тщеславие, в слабоверие и в сердечную теплохладность, потерять доверие к Божьему произволению, а значит, и к самому себе.

Очень глубоко и точно комментирует эти нравственные недомогания, если можно так сказать, В. Н. Лосский в главе «Божественный свет» своих «Очерков мистического богословия Восточной Церкви»: «Человек на своем пути к соединению с Богом никогда ничего не теряет личностного, хотя и отказывается от своей собственной воли, от своих природных наклонностей. Лишь при свободном отречении от всего, что свойственно ей по природе, человеческая личность полностью раскрывается в благодати. То, что несвободно, то, что несознательно, не имеет личной ценности. Лишения и страдания не могут стать путем к единению, если они не принимаются добровольно. Совершенная личность во всех своих решениях совершенно сознательна: она свободна от всякого принуждения, от всякой природной необходимости. Чем дальше личность движется по пути соединения с Богом, тем сознательнее она становится. Эта сознательность в духовной жизни называется у восточных аскетических авторов познанием (γνοσις). Оно полностью проявляется на высших ступенях мистического пути как совершенное познание Пресвятой Троицы. Поэтому Евагрий Понтийский отождествляет Царство Божие с познанием Пресвятой Троицы – с сознанием единения. Наоборот, незнание (αγνοια), в своем крайнем пределе, не что иное, как ад – предел падения человеческой личности. Духовная жизнь – возрастание человеческой личности в благодати – всегда сознательна, тогда как бессознательность – признак греха, “сон души”. Итак, нужно постоянно быть бдительным».

Стало быть, «назидательные разговоры» старцев, если не говорить о прикладном их характере, в первую очередь наполнены осмыслением осознанной добровольности блаженства, ради которого и совершаются все непосильные труды и преодолеваются все тяготы нищелюбия и нестяжания. В противном случае в монашеском подвиге нет смысла. Примат духовной бдительности, требовательности к себе «паче инех» формирует совершенство сознательности и свободы от обольщений и искушений, что делает волю инока крепкой при всей его кротости, неколебимой при всем его смирении.

Из жития преподобного Димитрия мы узнаем, что беседы со святым Сергием произвели на него столь сильное впечатление, что он «во избежание людской славы, задумал оставить родину и обитель свою и удалиться куда-нибудь в глухие, безвестные места, чтобы там в совершенном безмолвии, неведомо от людей служить Богу… Напутствуемый слезами и молитвами иноков, пр. Димитрий вышел из Никольской обители в сопровождении одного только любимого ученика своего Пахомия, не захотевшего с ним расстаться, и направил путь свой на север, тогда еще не густо населенный, в пределы вологодские».

Странствие это «по дремучим лесам и обширным болотам» происходило во второй половине 60-х годов XIV столетия. Выйдя к месту впадения в реку Лежу лесного потока Великого, Димитрий и Пахомий прибыли на границу с безлюдной и дикой Авнежской местностью, где они построили себе «кущу», а вскоре и небольшую деревянную Воскресенскую церковь. Однако пустота эта оказалась обманчивой. Именно в это же время на Авнегу пришли ученик святого Сергия преподобный Стефан Махрищеский (он благословил Кирилла Белозерского на иночество) и монах Григорий. Позже к ним присоединился Кассиан (в миру Константин Дмитриевич).

Разумеется, ни Димитрий, ни Пахомий не знали об этом. Не могли они знать и того, что произойдет с основанными отшельниками Троицким Авнежским монастырем в самом ближайшем будущем. В 1392 году он будет