Шрифт:
Закладка:
Преподобный Дионисий Глушицкий – еще один черноризец Спасо-Каменного монастыря, постриженный в малую схиму игуменом Дионисием Святогорцем в середине 80-х годов XIV века.
Из жития преподобного, написанного в 1496 году Иринархом, монахом Покровского Глушицкого монастыря (располагался в семидесяти с лишним километрах от Устья Кубенского на север) со слов учеников и современников святого старца, мы узнаем, что «преп. Дионисий родился близ Вологды в первых числах декабря 1362 г., во св. крещении назван был Димитрием… Девять лет провел он на Каменном в различных монастырских послушаниях, совершенно отрекшись от своей воли и всецело предав себя воле старца-руководителя. Изнуряя плоть постоянными трудами и постом, а дух укрепляя молитвою и борьбою с помыслами, он начал, наконец, тяготиться своею известностью в многолюдной обители, тем почетом и уважением, которые стали ему оказывать за его смирение и трудолюбие; ревнуя в то же время о высшем духовном совершенстве, он стал советоваться с иноком Пахомием-единоправным своим другом и сподвижником, как бы им достигнуть жизни совершенно безмолвной и уединенной и всецело посвятить себя на служение Господу. Долго боролись друзья с своим новым помыслом, опасаясь подпасть искушению, много пролили горячих слез и молитв, но будучи не в силах преодолеть его, решились открыться игумену, прося его совета и рассуждения. Блаженный Дионисий, уверенный в чистоте и святости их намерения и провидя в них избранников Божиих, хотя не скрыл от них тех искушений и опасностей, которым подвергаются иноки в уединении, но не стал и препятствовать исполнению их желания: преподавши им наставления, он с молитвою и благословением отпустил их из обители» (из переложения жития преподобного Дионисия Глушицкого архимандритом Иоанном Верюжским).
И вновь перед нами пример братского соучастия иноков в дерзновенном поиске «жизни совершенно безмолвной и уединенной». Показательно, что Дионисий и Пахомий долго борются со «своим новым помыслом, опасаясь подпасть искушению», и совершенно открываются своему игумену, полностью сополагая свое намерение покинуть Спасо-Каменную обитель с его волей и благословением. Деталь важная, говорящая о многом – в частности, о том, что аскетическое делание и строгая уставность ни в коей мере не отменяют добрые и доверительные человеческие отношения, что в монастырях, увы, не всегда было нормой.
Итак, около 1391 года Дионисий и Пахомий покинули Спасо-Преображенский монастырь на Кубенском озере и, как сказано в Житии, «пошли искать себе удобного для спасения места. Обходя восточную сторону Кубенского озера, они достигли до «святой луки», того места, где вытекала из него река Сухона и где находился запустевший в то время монастырь. Понравилось странникам это, действительно прекрасное и удобное, место и они решились поселиться на нем и возобновить древнюю обитель. Сперва они поставили себе хижину для жилья, а потом приступили к построению небольшой церкви во имя святителя Николая».
Древняя обитель, о которой идет речь в этом отрывке, существовала здесь, на Святой Луке, предположительно с XIII века, но к моменту прихода сюда Спасокаменских братьев уже находилась в плачевном состоянии. Иринарх-летописец сообщает, что «на Святой Луке уже был монастырь, но запустел по совершенному неимению средств к содержанию братии».
Подвижники восстанавливают храм, который украшают иконами письма Дионисия (о его образе преподобного Кирилла Белозерского мы уже говорили в четвертой главе этой книги). Более того, Дионисий, «полный надежды на Бога», отправляется в Ростов к архиепископу Григорию, бывшему игумену Спасо-Каменного монастыря, который благословляет возрождение древней обители на Святой Луке, а также возводит монаха во священный сан. Читаем в житии преподобного: «Отныне они в своей уединенной пустыньке не будут лишены церковной службы… пр. Дионисий, принявши на себя священный сан, предался еще большим подвигам поста и молитвы, «хлеба причащаяся единою днем и воду по оскуду пия»; не только тогда, когда совершал богослужение, он уносился душею на небо».
Произошло это около 1396 года. В том же году священного сана удостоился и преподобный Пахомий, который «с великим благоговением и страхом стал служить пр. Дионисию при совершении им Божественной Литургии и других священнослужений».
Около четырех лет подвизались старцы на Святой Луке, обустраивая монастырь, в котором был установлен общежительный (киновийный) устав, учреждены службы в поварне, хлебне, на клиросе, многие послушания, а также заповедано со строгостию – «никому же каковы любо потребы держати и ничтоже звати свое, но все общее». Когда же обитель наполнилась монашествующими, а слава о ней распространилась по всему Заозерью, Дионисий принял решение покинуть Николаевский Святолукский монастырь. Причиной ухода стало горячее желание уединиться и «пребывать в совершенном безмолвии». От паломников старец услышал о пустынном месте в Глушицком лесу, где протекала одноименная речка. Место это находилось в пятнадцати верстах от восточного берега Кубенского озера.
Иринарх пишет: «Дионисий пошел искать сказанного ему пустынного места. Ночь застигла его на пути и когда он, после продолжительной, пламенной молитвы, лег отдохнуть и стал засыпать, то в легком забвении сна вдруг услышал, что в пустыне на реке Глушице кто-то как бы звонил в колокол. Дождавшись утра, пр. Дионисий устремляется далее, в ту сторону пустыни, откуда слышал звон, скоро достигает реки Глушицы и останавливается на возвышенном и крутом ее берегу. Долго смотрел он на раскрывшуюся перед ним пустынную картину природы: пред ним извилисто протекала Глушица, на зеркальной поверхности которой отражались лучи восходящего солнца, лиственные деревья и кустарники окаймляли берега, на небольших луговых мысах, образуемых течением реки, зеленела высокая трава и пестрели цветы, наполнявшие воздух своим ароматом, – далее во все стороны чернел дремучий лес, простиравшийся на несколько десятков верст, нигде не видно было следов человека, ни откуда не слышно было человеческого голоса, повсюду царствовало совершенное безмолвие».
Через 450 с лишним лет на этом месте окажется Андрей Николаевич Муравьев и опишет его так: «День склонился к вечеру, когда я доехал до города Кадникова, за 40 верст от Вологды, и думал, что уже был близок к своей цели, но меня поразила там неприятная весть, что еще оставалось 30 верст до первого монастыря Глушицкого, или бывшей Покровской лавры… а дорога самая бедственная… Действительно дорога была невыносима в телеге, по колеям и мостовинам. Мы оставили вправо большую Устюжскую дорогу и ехали проселком сперва по широким полянам, на которых видны были большие церкви, остатки прежних монастырей: такими храмами особенно красуется южная часть Вологодской епархии. Далее начались леса и болота, по которым едва можно было проехать. Смеркалось, когда мы достигли большого селения, версты за две от Покровского монастыря; ямщик отказался ехать далее, по незнанию дороги; было уже 11 часов ночи и трудно найти проводника. По счастию, выглянувший из избы крестьянин, согласился указать нам дорогу до Покрова, где мы надеялись найти себе ночлег на подворье монастырском…