позднего завтрака Уэлландов оставался еще час, и вместо того, чтоб пригласить его в дом, Мэй предложила прогуляться в старый апельсиновый сад за городом. Она недавно побывала там, занимаясь греблей на реке, и солнце поймало ее в свои сети и покрыло загаром, и сейчас развевающиеся на ветру волосы на фоне темного загара ее щек серебрились, а глаза казались еще веселей и были почти бесцветными в юной своей прозрачности. Идя размашистым спортивным шагом бок о бок с Арчером, она сохраняла невозмутимое спокойствие мраморной статуи атлета.

Натянутым нервам Арчера ее вид нес спокойствие, утихомиривал, как это делали и синева неба, и ленивое течение реки. Они сели под сенью апельсиновых деревьев, и он обнял ее и поцеловал. Поцелуй был как глоток холодной воды на жарком солнце, но его порыв, возможно, оказался более пылким, чем он рассчитывал, потому что она покраснела и отстранилась, словно в испуге.

– Что такое? – с улыбкой спросил он, а она, взглянув на него удивленно, ответила:

– Ничего.

Обоих охватило легкое смущение, и она отняла у него свою руку. Впервые он поцеловал ее в губы, если не считать его беглой ласки в зимнем саду Бофорта, и он понял, что она встревожена, что поцелуй этот нарушил ее детское спокойное самообладание.

– Расскажи мне, что ты здесь делаешь целыми днями, – сказал он. Откинувшись на спинку скамьи, он скрестил руки под головой и надвинул шляпу на лоб, чтобы не так слепило глаза. Дать ей говорить о привычных, незатейливых вещах было самым простым способом отдаться течению собственных мыслей, и он сидел, слушая ее рассказ о каждодневном ее времяпрепровождении, состоявшем из купаний, катания на лодке, верховой езды, а изредка и танцев, устраивавшихся в местной гостинице, когда приходили военные корабли. В гостинице она встретила несколько очень милых людей из Филадельфии и Балтимора, и там на три недели остановилась чета Селфридж Мерри, потому что Кейт Мерри лечится здесь от бронхита. Они хотели оборудовать здесь площадку для игры в лаун-теннис, но выяснилось, что ракетки есть только у Кейт и Мэй, а кроме них никто даже и не слыхивал про такую игру.

Все это так заполняло ее дни, что у нее не оставалось даже времени почитать книжку в веленевом переплете, которую Арчер подарил ей неделей раньше. (Это были «Сонеты с португальского»), однако она попыталась выучить наизусть «Как летят хорошие новости из Гента в Экс», потому что это стихотворение он прочел ей когда-то одним из первых. И подумать только, что Кейт Мерри даже имени Роберта Браунинга не слыхала.

Внезапно она встрепенулась, воскликнув, что они опаздывают на завтрак, и они поспешили к ветхому дому-развалюхе с вросшим в землю крыльцом и неподстриженной живой изгородью из свинчатки и розовой герани, дому, который Уэлланды снимали на зиму. Не мыслившему себя вне домашнего уюта мистеру Уэлланду претила сама мысль о неудобствах грязного южного отеля, и потому за очень дорогую цену и с риском встретить трудности почти непреодолимые миссис Уэлланд из года в год должна была организовывать штат прислуги, набранной частью из недовольных нью-йоркских слуг, а частью из местных чернокожих.

«Доктора считают, что для мужа крайне важно ощущать себя дома, иначе он будет так несчастен, что даже климат ему не поможет», объясняла она каждую зиму сочувствующим филадельфийцам и балтиморцам; и теперь мистер Уэлланд, сияя улыбкой через стол, волшебным образом ломившийся от деликатесов, говорил Арчеру:

– Видите сами, дорогой мой друг, у нас тут все по-походному. Я постоянно твержу жене и Мэй, что задача моя – научить их жить простой жизнью.

Мистер и миссис Уэлланд не меньше своей дочери удивились неожиданному приезду Арчера, но его осенила счастливая мысль объяснить это первыми признаками ужасной простуды, что в глазах мистера Уэлланда являлось самой уважительной причиной, полностью искупавшей пренебрежение служебным долгом.

– Надо быть крайне внимательным к своему здоровью, особенно под конец зимы, – сказал он, громоздя на тарелку горку соломенного цвета оладий и щедро поливая их золотистым сиропом. – Если бы мне в ваши годы быть поосмотрительнее, Мэй бы сейчас танцевала на балах в Собраниях, вместо того чтобы коротать зимы в глуши с больным стариком!

– Но мне так нравится здесь, папа! Ты же знаешь! А если б еще и Ньюленд смог бы остаться, мне было б тогда в тысячу раз лучше здесь, чем в Нью-Йорке.

– Ньюленд должен здесь оставаться, пока полностью не пройдет его простуда, – снисходительно заметила миссис Уэлланд, на что молодой человек со смехом возразил, что полагал, будто существует такая важная вещь, как профессиональные обязанности.

Однако путем обмена с фирмой серией телеграмм он ухитрился продлить свою простуду на неделю, причем иронии всей ситуации еще и добавило известие, что добродушию мистера Леттерблера в значительной степени способствовал успех его молодого партнера, когда он так удачно уладил неприятное дело с разводом графа Оленски. Мистер Леттерблер поставил в известность миссис Уэлланд о том, что мистер Арчер «оказал неоценимую услугу» всему семейству и что миссис Мэнсон Мингот выразила особое удовлетворение, и однажды, когда Мэй с отцом отправились на прогулку в единственном экипаже, миссис Уэлланд воспользовалась случаем, чтобы коснуться темы, которую она избегала обсуждать в присутствии дочери:

– Боюсь, что взгляды Эллен отличаются от наших. Ведь ей едва исполнилось восемнадцать, когда Медора Мэнсон утащила ее назад в Европу. Помните, какое волнение девушка вызвала, явившись на первый свой светский раут в черном! Очередная причуда Медоры, но на этот раз в этом был даже какой-то пророческий смысл. С тех пор прошло двенадцать лет, и все эти годы Эллен прожила вне Америки. Неудивительно, что она совершенно европеизировалась!

– Но европейцы разводов не одобряют. Графиня Оленска решила, что ее стремление к свободе как раз будет соответствовать американским идеалам.

Впервые после отъезда из Скитерклиффа молодой человек упомянул имя графини Оленска и сам почувствовал, как покраснел.

Миссис Уэлланд сочувственно улыбнулась.

– Это просто одна из нелепостей, которые нам приписывают иностранцы. Они думают, что мы обедаем в два часа и что мы допускаем разводы! Вот почему, на мой взгляд, крайне глупо приглашать их в дом, когда они приезжают в Нью-Йорк. Они пользуются нашим гостеприимством, а потом возвращаются к себе и распускают про нас всякие глупые слухи!

Арчер промолчал, и миссис Уэлланд продолжала:

– Но то, что вы убедили Эллен бросить мысль о разводе, мы очень и очень ценим. Ее бабушка и ее дядя Ловет не могли с ней сладить, и оба написали, что перемене ее настроения обязаны исключительно вам и вашему влиянию. Она сама так сказала бабушке! Она безмерно восхищается вами. Бедная Эллен – с самого детства она была такой своевольной. Не знаю даже, какая