других стран, потерпевших поражение во Второй мировой войне или раздираемых рево- люцией после нее, Япония не пережила радикального разрыва в своих гражданских бюрократических и экономических элитах. Такие люди, как Хосино Слииндзи, Ициси Нобусулак, Слаина Эцусабурё, Уэмура Кёгоро и Инаяма Ёсихиро принимали активное участие в разработке и проведении промышленной политики до, во время и после войны. Не менее важно и то, что все заместители министра MITI в 1950-е годы работали в бюро с 1929 по 1934 год. Таким образом, изучая ранние истоки промышленной политики, мы также изучаем годы становления чиновников, которые применяли ее с таким, казалось бы, чудодейственным эффектом в 1950-е годы. Неудивительно, что институты и политика, впервые обсуждавшиеся во Временном бюро промышленной рациональности, имеют более чем мимолетное сходство с институтами и политикой более позднего периода высокоскоростного роста.

Тема исторической преемственности также привлекает внимание к тому факту, что промышленная политика коренится в японской политической рациональности и сознательных институциональных инновациях, а не в первую очередь или исключительно в японской культуре, пережитках феодализма, замкнутости, бережливости, приоритете социальной группы над индивидом или любой другой особой характеристике японского общества.

Экономический кризис породил промышленную политику. Длительный спад после Первой мировой войны, завершившийся паникой 1927 года, привел к созданию MCI и первым попыткам промышленной политики, так же как необходимость восстановления экономики после Второй мировой войны, завершившаяся дефляционной паникой 1949 года, привела к созданию MITI и обновлению промышленной политики. II политических и бюрократических проблем государства развития - включая конфликт между бюрократией и центральными политическими властями, а также конфликт между элементами самой бюрократии - появились в этот ранний период, как и в 1960-1970-е годы. То, что в послевоенный период японцы решали (или подавляли) эти проблемы более эффективно, чем в 1930-е годы, свидетельствует скорее об их способности извлекать пользу из опыта, чем о каком-то коренном изменении ситуации, с которой они столкнулись.

В конце 1920-х годов японцы начали создавать новые формы государственного вмешательства в экономику, которые в корне отличаются от командной экономики или регулирующего государства. Эти первоначальные усилия вскоре были перегружены повторяющимися кризисами и привели к непредвиденным последствиям, которые обескуражили их изобретателей. В результате лидеры промышленной политики были вынуждены прибегнуть к другому подходу - прямому государственному контролю над экономикой, который привел их к катастрофе. Горечи эпохи линии Ёсино-Киси было более чем достаточно, чтобы предупредить тех, кто управлял и государством, и частными предприятиями после войны, что катастрофы могут произойти, если они не выйдут за рамки самоконтроля и государственного контроля. Тем не менее, не стоит думать, что этот болезненный ранний опыт был полностью негативным. Про-тотип промышленной политики не очень удался, усовершенствованная модель потерпела крушение, но соответствующим образом модифицированная серийная версия 1950-х годов поразила мир своей эффективностью. С этой точки зрения первые годы промышленной политики были периодом необходимой подготовки к эволюции и совершенствованию подлинной японской институциональной концепции - промышленной политики государства развития.

 

Экономический персонал

 

Это были военные офицеры и гражданские бюрократы, работавшие в военных ведомствах или на уровне кабинета министров. Их волновала готовность Японии к войне, особенно если учесть, что в 1914-18 годах Япония не пережила тотальной мобилизации, которая так сильно повлияла на генеральные штабы европейцев. Их также беспокоили серьезные экономические трудности, возникшие во время последней крупной войны Японии (с Россией в 1904-5 гг.), экономическая мобилизация и растущая промышленная мощь потенциальных противников страны (особенно Советской России), а также возникновение проблем в планировании национальной безопасности, касающихся первичных ресурсов (особенно нефти, но включая и другие материалы, необходимые для современного вооружения).

Эти люди приходили к убеждению, что промышленная политика нужна Японии не только для преодоления депрессии, но и для того, чтобы обеспечить свое военное выживание. Как минимум, им нужен был "генеральный экономический штаб" (keizni sniita lionbii), который бы руководил экономикой с точки зрения военных потребностей Японии и дефицита ресурсов. В 1930-е годы этот поток вдохновения в области промышленной политики влился в поток гражданского MCI и слился с ним, в результате чего оба они претерпели изменения.

Первые мысли о мобилизации всей частной экономики на войну появились у джоанских военных во время Первой мировой войны. 17 апреля 1918 года, основываясь на своем понимании мобилизационных усилий Германии и действий Соединенных Штатов после вступления в войну, Премьер-министр (генерал) Тераучи принял Закон о мобилизации предприятий по производству боеприпасов (Gunju Kögyö Dôin Hö). Это был первый основной закон Японии, касающийся контроля над промышленностью в военное время. В нем давалось широкое определение военных поставок, и правительство после объявления войны имело право контролировать, использовать или экспроприировать производящие их предприятия. Большинство его положений так и не было применено во время Первой мировой войны, но в 1937 году он все еще оставался в силе и применялся на ранних стадиях "китайского инцидента" (парламент требовал провести различие между "состоянием войны" и "состоянием инцидента"), прежде чем его заменил Закон об общей мобилизации 1938 года.

Закон 1918 года был практически следствием участия Японии в Первой мировой войне. Но чтобы подготовиться к возможной необходимости применения закона, 31 мая 1918 года правительство создало Бюро боеприпасов (Gunju Ikyoku) как полуотдельное подразделение кабинета министров для подготовки экономических мобилизационных планов и сбора статистических данных о промышленности боеприпасов. Его первый руководитель, Хара Сёитирё из военно-морского флота, усердно работал над этими задачами, но ему было почти невозможно добиться сотрудничества со стороны министерств, занимавшихся вопросами создания муниципий. 15 мая 1920 года правительство попыталось снизить значимость бюро, объединив его со Статистическим бюро кабинета министров и создав новое ведомство под названием Совет по цензуре (Kokusei-in). Эта идея сработала не лучше первой - военные и статистики переругались из-за территории - и 30 ноября 1922 года, когда военные были в некоторой опале из-за Сибирской экспедиции, а правительство пыталось сократить расходы, Совет по переписи населения был упразднен. Правительство передало все мобилизационные планы и накопленные статистические данные в MAC, а из него - в MC1, где они значительно пополнили ресурсы Статистического отдела Секретариата. Мурасэ Наокаи, заместитель министра MCI с 1936 по 1939 год и очень важная фигура для наших последующих обсуждений в этой главе, работал в кабинете министров в то время, когда был упразднен Центральный совет. Он говорит, что понимал, что эти материалы по мобилизации будут полезны его министерству в управлении промышленной политикой, и подразумевает, что он приложил руку к их передаче туда.

В середине 1920-х годов - в период "демократии Тайслао" - военные были вынуждены свернуть работу по планированию экориомической мобилизации, но