Я показала ему эту статью. В ней четко было написано, что психолог может очень хорошо зарабатывать, работая в крупных компаниях! Но Генри даже не взглянул на нее, он считает, что это не для него.

Ну как может быть не для него перспектива блестящей карьеры?! Да он прыгать должен от радости!

Конечно же, я так это не оставила и попробовала поговорить с ним со второго захода.

Однако Генри был жутко упрям. Он больше не захотел ничего об этом слышать, его это только раздражало.

Я попросила его хотя бы подумать об этом для начала. А он закричал на меня. Сказал, что хочет помогать людям, а не работать на концерн, где только и думают, как заполучить побольше денег с клиентов.

Да, звучит справедливо… как у коммунистов. Или это просто пустые слова. А я вот считаю, что нужно думать о своей карьере! Нет ничего дурного в зарабатывании денег, да и в корпоративной психологии тоже.

Наверняка свою роль сыграли выпитое вино и жара, отчасти из-за них я не смогла скрыть свое разочарование. Но я все равно сказала ему:

– Генри, я не смогу понять, если ты станешь помогать одиноким домохозяйкам, которые растратили свою жизнь по пустякам и теперь ноют, переживая кризис среднего возраста. По-моему, это логично – идти за собственным успехом.

Я сказала правду! И как можно было разозлиться на это?

Реакция Генри была чересчур сильной: он просто встал и ушел.

Напоследок он сказал:

– Мне очень жаль тебя!

Даже не верится! Ему. Меня. Жаль!!!

– И зря! – крикнула я ему в спину. – Все совсем наоборот: это МНЕ ТЕБЯ жаль!

Но боюсь, он меня уже не услышал.

И вот я сижу тут с остатками лазаньи на тарелке, с початым бокалом вина, по телику поет Шер, и я в полном недоумении.

Конец!

А ведь Генри был таким идеальным!

Ну да, видимо, я в нем ошибалась.

Он был ПОЧТИ идеальным. Во всем, кроме того момента, что мы совершенно по-разному смотрим на этот мир. Мы просто не подходим друг другу.

Хорошо, что это вовремя выяснилось.

Лучше сейчас, чем еще через пару лет.

Но почему тогда мне сейчас так больно?

Комната для дочери

– Отлично выглядишь! – услышала Йоханна, открыв дверь.

Но у двери был не Генри, а маленькая Мия. И она явно была впечатлена.

– Спасибо! – ответила Йоханна и кокетливо покрутилась. Отчасти для того, чтобы справиться со смущением. А вдруг красное платье слишком яркое для нее?

– Когда я буду взрослой, я тоже хочу иметь такое платье, – сказала Мия, чем жутко рассмешила Йоханну.

– И в каком же возрасте становятся взрослыми? – спросила она, подмигнув девочке.

Дети так непосредственны… Когда Аника была в том же возрасте, Йоханна постоянно записывала ее смешные высказывания. А позже, когда ее отношения с дочерью стали напряженными, она то и дело перечитывала записи, чтобы подбодрить себя. Частично это помогало. Над фразочками вроде «Хорошо, что пупок не на спине, а то было бы неудобно выковыривать оттуда соринки» можно было посмеяться, но иногда она плакала или смеялась и плакала одновременно, настолько все это цепляло.

– Бабушка сказала, что когда идешь в школу, тогда и начинается серьезная жизнь, – ответила Мия. – «Серьезная жизнь» – это звучит уже по-взрослому. Мне кажется, что по-настоящему взрослой становишься, когда у тебя уже есть грудь. Или когда у тебя много важных дел. Вот поэтому я летом всегда тут, у бабушки и дедушки. У моих родителей много важных дел. А у тебя тоже много дел?

– Да, дела есть, но не слишком много, – ответила Йоханна. – Вот сейчас как раз намечается одно дело. В другой раз я бы с удовольствием предложила тебе какао или лимонад.

– Ах вот почему ты так нарядилась! – Мия осмотрела ее еще раз с головы до ног. – На какао у меня все равно нет времени. За мной родители приехали. Школа уже на носу.

– Точно! – Йоханна хлопнула себя по лбу. Но разве Мия не говорила совсем недавно, что она тут будет еще две недели? Как же быстро течет время! – Я буду скучать по тебе.

– И я по тебе. Но на осенние каникулы я обязательно снова приеду.

Йоханна подумала о том, что, скорее всего, она уже переедет, но предпочла не рассказывать об этом.

– Я желаю тебе всего самого хорошего, – сказала она вместо этого. – И приятного изучения чтения и письма.

Она помахала девочке и взглянула на часы. Почти одиннадцать. В любой момент может подъехать Генри. Если она будет ждать его на улице, это может показаться странным. Как будто она горит желанием поскорее его увидеть.

Нервно расхаживая по коридору туда-сюда, Йоханна снова вспомнила запись в дневнике. Теперь она предпочла бы, чтобы этот дневник и вовсе не нашелся. Ей было стыдно за то, какой тщеславной и поверхностной она была в двадцать лет! И за то, что так надавила на Генри. Она была настолько слепа, что не смогла понять: его цели были куда благороднее, чем ее. Разве стоило ссориться из-за этого? И почему ей было настолько важно, куда Генри захочет пойти работать после окончания университета? Почему она была столь упряма?

И еще те жестокие слова про одиноких домохозяек… Ведь она, сама того не подозревая, описала свою собственную будущую жизнь. Беспощадно.

А Генри остался верен себе. Он хотел помогать людям, именно этим он и занимался сейчас, даже если и не с помощью психотерапии.

Вообще-то забавно, что они встретились спустя столько лет. Может, это знак?

А вдруг он без всяких дневников помнит, как закончились их отношения? Как глупо она себя тогда повела, думая только о карьере. И каков результат? У нее не сложилось вообще никакой карьеры, а он нашел себе работу, которая – это же видно – нравится ему, в которой он сам себе хозяин и стал успешен.

Генри должен ее презирать! Или как минимум чувствовать свой триумф над ней. Если б она знала, она бы точно выбрала себе другого риелтора! Независимо от того, что Генри – профессионал высшего класса

«Мне тебя очень жаль!» – сказал он на прощание. А теперь ему наверняка жаль ее еще больше.

Но как только Генри подъехал, как только Йоханна увидела, что он в отличном расположении духа, она сразу прогнала прочь негативные мысли. Нет, Генри ни в