«рукотворные образы, которые назначаются на служение Богу и во славу Его». Так Бог повелел сделать скрижали, кивот завета, херувимов, серафимов, стамну (Григорий: Деян. VII, 27). Другие из иконопочитателей объясняли, почему запрещенное в Ветхом Завете позволительно в Новом Завете. Они замечали: «как искусный врач не всем и не всегда дает одно лекарство, но каждому приличное и полезное, смотря по свойству страны, болезни и времени, иное младенцу, иное возрастному: так и совершеннейший Врач душ тем, которые еще суть младенцы и страждут болезнью идолослужения, которые идолов почитают богами и поклонение Богу отвергают и приличную Ему славу воздают твари, воспретил делать изображения: та — мой закон дан был иудеям. Но мы, которые по удалении от суетного заблуждения, по принятии истины, удостоились быть в соединении с Богом и по прошествии младенчества достигнуть в мужа совершенна, мы получили от Бога способность рассуждения, по которой знаем, что может быть изображаемо и что не подлежит изображению. Бога, невидимого конечно изобразить мы не можем, но когда увидели, что Бестелесный сделался для нас человеком, то уже можем изображать Его в человеческом виде. Бог по неизреченной благости своей приял плоть, явился в оной на земле, жил между людьми, имея естество, твердость, вид и цвет плоти человеческий; посему мы, изображая Его, не погрешаем. Апостолы видели телесно Христа, видели Его страдания и чудеса, также и мы желаем видеть, и слышать и быть блаженными. Этому стремлению удовлетворяют книги евангельские и иконы Христа» (Дамаскин)[129]. 4) Иконоборцы возражали: в св. Писании нет предписания, нет указания на необходимость — икон. На это возражение иконопочитатели отвечали следующим многознаменательным вопросом: но скажите сами: «где можно найти в Ветхом Завете или в Евангелии, ясные слова: Троица или: единосущный, или: одно лице Христа, или: два естества»[130] (Дамаскин)? 5) Иконоборцы далее возражали: и на шести Вселенских соборах ничего не было определено об иконах, — почему это? В устранение этого возражения иконопочитатели отвечали таким сравнением: «на соборах ничего не сказано и о хлебе и воде; не сказано ведь, следует или не следует есть, следует или нет пить. Но кто же не знает, что это необходимо для поддержания жизни? Притом, сами архиереи приносили иконы на соборы. И ни один благочестивый человек, отправляясь в путь, не совершал своего путешествия без икон» (Григорий: Деян. VII, 44). 6) Уничтожая иконопочитание, иконоборцы в замен того, кажется, с особенною ревностью поощряли усиление проповедничества, религиозную поэзию и даже ввели при богослужении разнообразную музыку. Так по крайней мере понимают не совсем определенное обвинение, с которым папа Григорий обращается к иконоборцу Льву: «Ты приказал народу оставить все это (иконы и иконопочитание), стал занимать его пустяками, вздором, свирелями, погремушками, гитарами и лирами, и вместо благословений и славословий, стал занимать его баснями» (Деян. VII. 41). В виду этого иконопочитатели старались раскрывать высокое и глубокое значение иконопочитания для развития и воспитания религиозного чувства. Иконопочитание возбуждает в человеке чувство религиозного благоговения и умиления, исторгает слезы сокрушения. «Когда мы сами, говорит о себе папа Григорий, входим в церковь и рассматриваем изображения чудес Господа Иисуса Христа, а также изображения святой Его Матери, имеющей на руках питающегося млеком Господа, а равно и ангелов, то выходим из храма не без сердечного сокрушения. Да и кто не будет подобно нам сокрушаться и не прольет слез умиления, взирая на таинственную вечерю, на исцеление слепого, на воскрешение Лазаря? Кто не будет сокрушаться и не прольет слез, взирая на изображение Авраама с мечем, грозно поднятым над шеей сына? Кто не будет сокрушаться и не прольет слез, взирая вообще на все страдания Господа» (Деян. VII. 33)? Далее иконопочитатели раскрывали мысль, что в особенности для людей необразованных и малолетков иконы в религиозно-практическом отношении ничем незаменимы. «Чем служит книга для тех, кто научены, говорили иконопочитатели, тем же служит икона для необразованных; что слово для слуха, тоже икона для глаза» (Дамаскин)[131]. Другой писатель говорил в защиту икон: «держа на своих руках недавно крещеных детей, мужчины и женщины пальцем указывают им, а также юношам и новообращенным язычникам, на эти наглядные изображения и таким образом назидают их и возносят умы и сердца в горняя, к Богу» (Григорий: Деян. VII. 41). Или иконопочитатели говорили: «Иисус Навин повелел иудеям, чтобы они взяли из Иордана 12 камней, и объявил им при этом: когда ваши дети некогда спросят отцев: что значат эти камни, то вы тогда им скажите: как вода по божественному велению расступилась, как прошел Кивот Завета и народ Израильский. Каким же образом мы не должны также начертывать изображений страданий, чрез которые совершено наше спасение, п чудес Христа, дабы, если спросит меня сын мой: что это такое, я мог бы отвечать ему: Бог соделался человеком» и проч. (Дамаскин)[132]. Другие раскрывают мысль, что иконы в церкви могут служить прекрасным подспорьем при усвоении слова Божия и проповеди: «кто чрез слух узнал дела, совершённые святыми, того это созерцание будет побуждать к припоминанию слышанного; кто не знает еще об них, того оно будет приготовлять к усердному слушанию о них и возбуждать в нем сильную любовь к ним и славословие Богу» (Герман: Деян. VII. 340). 7.) Иконоборцы, как мы заметили выше, кроме иконопочитания ставили в упрек православным и почитание святых; они прямо говорили, что православные мучеников считают за богов (Деян. VII. 31). Писатели же церковные стараются устранить подобную укоризну, направленную на церковь. Они объясняли, и почему покланяются святым, и как. «Каким образом святые, которые принимают участие в страданиях Господа, не должны, будучи друзьями Христа, принимать части в прославлении Его здесь на земле? Христос называет их не своими слугами, но своими друзьями. Во времена Ветхого Завета ни один храм не мог быть посвящен имени какого-либо человека. Смерть праведного оплакивалась, а не торжествовалась; прикосновение к мертвому считалось осквернением; но иначе теперь после того, как человеческая природа по явлении в ней Сына Божия возвысилась до участия в божественной жизни» (Дамаскин)[133]. Но при всем, том, «мы не даем повода думать, что они общники божественного естества, и не приписываем им чести поклонения, приличествующего божественной славе и могуществу, но показываем любовь свою к ним» (Герман: Деян. VII, 328). 8). Наконец, как на отличительную черту иконоборцев, нужно указать на их воззрение касательно отношения государства к Церкви; по их рассуждению, государство может властно вмешиваться в дела Церкви; это хотели они возвести в начало (принцип). Император Лев прямо провозгласил правило: я царь и первосвященник (Деян. VII, 40).