Церковные писатели позднейшего времени, VI и VII веков, дают ясные сведения, из которых можно выводить, что вражда против икон была явлением, непрерывно продолжавшимся до самой иконоборческой эпохи. Анастасий Синаит (VI века) должен был защищать почитание икон против каких-то неизвестных врагов икон, позволявших себе наносить им бесчестие. Анастасий писал: «как наносящий бесчестие портрету императора подвергается праведному наказанию, как будто бы нанес оскорбление самому императору, хотя портрет есть не что иное как дерево и краски, смешанные с воском, так точно и оказывающий бесчестие какому-либо образу (святого), наносит оскорбление тому самому, чей это образ» (Д. VII. 283). В том же VI веке св. Симеон Столпник-Младший в послании к императору Юстину II жалуется на святотатственные поступки каких-то Самарян, которых он называет «нечистыми и мерзкими», и которые позволяли себе бесчиние над образами в одном храме. Симеон писал: «не могу сказать, с какою силою зла дерзали они делать оскорбления иконам Сына Божия и всесвятой преславной Богородицы, не оказывая им никакого сострадания» (Д. VII. 383). Переходим к VII-му веку. Из сочинений Леонтия епископа Никопольского на о. Крите видно, что в его время были люди, которые делали многие и невидимому важные возражения против иконопочитания, так что Леонтий пишет против подобных иконоборцев отдельное сочинение. Люди эти, по словам Леонтия, возводили «неправду» на христиан, «осуждали их за иконы». Возражения этих иконоборцев против христианского иконопочитания состояли в следующем: не следует делать и почитать иконы, ибо в ветхом завете Израилю заповедано было не делать никакого изваяния, ни образа и подобия того, что на небе и что на земле; если же Бог и приказал сделать херувимов и изваянных животных, то этим подобиям Иудеи не поклонялись как богам, как покланяются христиане иконам. Христиане поклоняются самому дереву иконы, как Богу. Христиане почитают с восторгом те места, по которым Христосходил, на которых садился или являлся, или к которым прикоснулся; и значит почитают простое место, дом, страну, город, камни. Христиане в этом случае забывают, что не следует оказывать почтения ничему рукотворному и созданному. Эти же люди смеялись и глумились над христианами за то, что они почитали мощи св. угодников, находя, что они почитают простые кости. Подобные иконоборцы, если видели, что христиане целуют икону Христа и пресвятой Его Матери или какого-либо праведника, негодовали, и тотчас с ругательствами отворачивались от иконопочитателей, называя их идолопоклонниками (Д. VII. 268–273; 277)[106]. В том же VII веке о людях иконоборческих стремлений дает свидетельство и еще писатель церковный, Иоанн епископ Фессалоникский. Из одного его «слова» видно, что некоторые лица называли христиан за иконопочитание язычниками и замечали: каким образом позволительно изображать в чувственном виде Бога, невидимого, Бога Духа? Если же христиане в свое оправдание скажут, что Бог явился во плоти, то на каком основании они изображают, ангелов, духов бесплотных, существ разумных? (Д. VII. 387–388)?[107].

Наконец мусульманское владычество, начавшее распространяться в VII веке над христианским востоком, с своей стороны, заявляло себя решительным иконоборством, к соблазну для истинных почитателей икон и к удовольствию иконоборческих христиан. Случаи, подобные нижеследующему, теперь начали встречаться часто. Один агарянин (мусульманин) входит в христианский храм в Сирии, видит на стене мозаическую икону, и с замечанием: к чему эта икона? варварски выкалывает глаза изображенному на иконе лицу (Д. VII. 304–5).

Из этих, указанных нами, фактов, свидетельствующих о существовании противодействия иконопочитанию во все время от эпохи утверждения иконопочитания до самого VIII века, когда появилось иконоборство в обширнейших размерах, видно, что неблагоприятных отношений к иконопочитанию было не мало в восточной империи. Можно положительно утверждать, что иконоборцев до времени иконоборства (в VIII в.) было много, и что они представляли собою силу, которой считала себя вправе опасаться сама церковь. В церкви даже ходили чьи-то предвещания, что рано ли поздно ли иконоборцы должны приобрести могущество и сделать много вреда церкви. Один византийский летописец передает рассказ о беседе патриарха Константинопольского Германа с первым открытым иконоборцем — императором Львом Исаврянином (в VИII в.). Летописец рассказывает: император Лев призвал к себе патриарха Германа, вступил с ним в разговор об иконах и давал ему понять, что хорошо бы уничтожить иконопочитание. Герман на это отвечает: «государь, мы слыхали, что истребление икон должно последовать, но не в твое царствование». В какое же, спросил Лев? «В царствование Конона», объявил Герман. Лев на это сказал: «Конон-мое имя, его я получил при крещении». Тогда патриарх воскликнул: «государь, удержись от такого зла, ибо исполнитель этого дела есть предтеча антихриста»[108]. Для нас не особенно важен вопрос, достоверен ли факт, передаваемый летописцем; важно то, что на основании этого рассказа можно заключать, что в церкви еще ранее развития иконоборства было предчувствие о возможности иконоборческого погрома, и такое предчувствие конечно основывалось на наблюдении действительного состояния умов в христианстве, на более или менее широком распространении иконоборческих мнений в христианском обществе.

Следовательно, нужны были только благоприятные условия, чтобы разрозненные силы иконоборческие слились в одно течение, нашли себе поддержку в высших правительственных сферах, и иконоборство должно было открыться в грозном виде. Подобные благоприятные условия для развития иконоборства в самом деле в встречаются в лице императора Льва Исаврянина (717–741 г,). Лев Исаврянин происходил из низшего сословия, лишен был образования, отличался грубостью в нравах: воины составляли его общество, война была любимым его занятием. Один современник (папа Григорий II) называет его ум «умом воинственным, грубым и жестоким», называет его «человеком неученым, не знающим приемов научных» (Деян. VII. 42. 26). Этот человек как-бы в самой своей природе носил задатки того вандализма, каким он заявил себя в иконоборстве. Иконоборство VIII века было деспотическим вторжением власти гражданской в дела церкви. Насильственное приведение в исполнение своих планов в делах религиозных, без всякого уважения к правам совести, было чертой характера Льва, как это показывает следующий примечательный факт. На шестом году своего царствования он приходит к мысли привлечь к крещению Иудеев и монтанистов своего царства и для этого не находил других мер, кроме мер насилия. Следствием такого насилия было то, что Иудеи обратились к христианству лишь только по внешности, так что даже позволяли себе причащаться поевши; что же касается монтанистов, то они, не желая исполнить воли Льва, собравшись в одно место, сожгли себя заживо[109]. Итак, Лев Исаврянин по своему характеру был личностью способною стать орудием иконоборческого погрома.

Оставалось только сделать давление на волю императора, чтобы расположить его к иконоборству и это действительно было сделано. В это время в Византийском царстве образуется влиятельный