Шрифт:
Закладка:
Не имею цели негативно иллюстрировать эффективность работы прокуратуры, но такое нарушение Конституции раньше было просто немыслимо.
Объективность государственному обвинителю была вполне доступна. Ещё стажером (!) помощника прокурора в 1982 году мне довелось в выездном заседании (для профилактики преступности они проводились регулярно) отказаться от обвинения по трем (!) статьям уголовного кодекса, просить суд освободить подсудимого из-под стражи. К такому решению я пришел после изучения материалов дела и доложил о нем прокурору района, предложил ему самому поддерживать утвержденное им обвинение. Выслушав аргументацию моего решения о полной недоказанности обвинения, прокурор с ней согласился, но с поправкой: «Не просите оправдать, просите вернуть на доследование». С таким компромиссом я согласился без возражений, но зачем держать его под стражей? «Просите изменить меру пресечения на подписку о невыезде, освободив из-под стражи в зале суда» – ответил прокурор. Хорошо помнится шоковое состояние судьи и изумление адвоката – ведь и тогда отказ от обвинения был редкостью. А дело на доследовании было прекращено за отсутствием состава преступления. Бывший подсудимый был восстановлен в партии (коммунисты из партии исключались после информации о направлении дела в суд – считалось невозможным судить члена партии). А бюро райкома объявило прокурору, судье (он после исключения подсудимого из партии изменил ему подписку о невыезде на арест) и начальнику милиции (следователь был беспартийный) по выговору. И никаких негативных последствий для меня отказ от обвинения не имел. Более того, в первой моей аттестации прокурор просил, в порядке исключения, присвоить мне первый классный чин на ступень выше, что и произошло. Нынешние гособвинители воспринимают рассказ об этом с нескрываемым недоверием.
Аргументированное мнение государственного обвинителя было весомым и учитывалось судами. Примечателен эпизод, произошедший на годовом совместном совещании правоохранительных органов в г. Балашове в 1983 году. Председатель районного суда в своем выступлении упрекнула помощника прокурора в том, что он, пользуясь неопытностью молодого судьи предложил назначить не соответствующий закону вид колонии, а затем опротестовал приговор. Помощник прокурора, не повышая голоса невозмутимо пояснил, что его предложение соответствовало предлагаемому наказанию, а увеличив предложенный им срок наказания, судья не изменил вид колонии, что и повлекло отмену приговора по его протесту. Его реплика настолько доступно и безупречно исключала необоснованный упрек, что заслуженный юрист РСФСР извинилась перед ним. Выслушав рассказ об этом, один из недавних руководителей прокуратуры города категорично заявила: «Не верю». Этот эпизод ярко иллюстрирует не только имевшуюся реальную состязательность юристов, но и способность прокуроров и судей публично признавать свои ошибки. Объективность была общепринятым стилем работы. Так, в 1984 году областной суд по протестам помощника прокурора отменил и изменил восемь приговоров Романовского народного суда. Это очень высокий показатель, учитывая, что суд был односоставный и за год рассматривал немногим более сотни уголовных дел.
Считаю уместным процитировать выдающегося русского юриста и прокурора: «Ознакомясь с делом, я приступал прежде всего к мысленной постройке защиты, выдвигая перед собою резко и определительно все возникающие и могущие возникнуть по делу сомнения, и решал поддержать обвинение лишь в тех случаях, когда эти сомнения бывали путем напряженного раздумья разрушены и на развалинах их возникало твердое убеждение в виновности. … я посвящал вечер накануне заседания исключительно мысли о предстоящем деле, стараясь представить себе, как именно было совершено преступление и в какой обстановке. После того, как я пришел к убеждению в виновности путем логических житейских и психологических соображений, я начинал мыслить образами. Они иногда возникали передо мною с такой силой, что я как бы присутствовал невидимым свидетелем при самом совершении преступления» – А. Кони «Приемы и задачи прокуратуры». Сегодня приведенная цитата либо неизвестна, либо воспринимается как ненужный анахронизм.
Государственное обвинение полностью утратило свою независимость и стало простой формальностью. От имени государства обвинитель отстаивает не только и не столько доказанность виновности подсудимого, сколько обоснованность утверждения прокурором обвинительного заключения. Утверждение результатов расследования – это полная концентрация власти в руках надзирающего прокурора. Концентрация ничем не обоснованная и, в силу ее специфики, почти бесконтрольная. Именно по этой причине нашумевшее дело «крышевавших» игорный бизнес московских прокуроров при признании вины обвиняемыми и наличии доказательств в суд так и не пошло – Генеральная прокуратура неоднократно отказывалась утверждать обвинительное заключение, возвращая дело на доследование. Не случайно, при обсуждении нового УПК РФ практики предлагали утверждение обвинительного заключения передать в компетенцию начальника следственного органа, оставив за прокуратурой поддержание государственного обвинения.
Генеральный прокурор в своем приказе №465 от 25.12.2012 г. определяет, что «от активной позиции и профессионализма государственного обвинителя в значительной степени зависят законность и справедливость рассмотрения уголовного дела». А также считает «недопустимым любое давление на государственных обвинителей, принуждение их к отстаиванию выводов органов предварительного расследования, не подтвержденных исследованными в ходе судебного разбирательства доказательствами». Увы, согласно этому же приказу, государственный обвинитель при существенном расхождении его с позицией, выраженной в обвинительном заключении, обязан докладывать об этом прокурору, поручившему поддерживать государственное обвинение. А прокурор в случае принципиального несогласия с позицией обвинителя решает вопрос о замене обвинителя.
Непосредственность судебного рассмотрения никакого значения «принципиально» не имеет. Нужно ли говорить, что ждет гособвинителя при расхождении с позицией обвинительного заключения? Вот и весь профессионализм обвинения, и отсутствие принуждения государственного обвинителя. А ведь раньше замена гособвинителя была возможна только при его болезни. Кстати, считалось: если вынесенная судом мера наказания более чем на два года отличалась от предложенной государственным обвинителем и за этим не следовало протеста, значит позиция обвинения в части наказания была неверна и выбрана без учета обстоятельств дела и личности подсудимого.
Прокурор не должен служить только букве закона – иначе получается, как некогда заметил известный юрист: «По форме правильно, а по существу издевательство». Объективность и справедливость должны быть ежедневным критерием его работы. В Балашовском суде рассматривалось дело о грабеже, совершенном группой лиц. После заседания государственный обвинитель зашел поделиться эмоциями о судебном процессе: «Я просил обоим по четыре года лишения свободы. Одинаково, чтобы подельнику не обидно было. И суд с этим согласился!» И встретил мой недоумевающий взгляд: «А как же требования закона об индивидуализации наказания (ст.60 УК РФ)? Грабители ведь не близнецы-братья, да и у них один лидер, а другой ведомый. А тут разные возраст, характеристики, семейное положение. И роль их в совершении преступления не могла быть одинаковой, они же не клоны. А судья просто безразлично согласился с твоим ничем не мотивированным, не соответствующим назначению наказания предложением». Явно озадаченный помощник прокурора предпочел промолчать.
Уровень государственного обвинения назвать высоким нельзя. Состязательность сторон в судебном заседании осталась только в суде присяжных, поэтому прокуроры крайне редко используют право на выступление с репликой. Зачем, если есть полная уверенность в обвинительном приговоре? Законом предусмотрено прекращение дел о преступлениях небольшой и средней тяжести за примирением сторон в процессе расследования с согласия прокурора. Прокуроры его просто не дают, обеспечивая почти 100% «направляемость» дел в суд. И в суде государственные обвинители против прекращения дела возражают, но до 80% таких уголовных дел судами прекращаются, судьи просто игнорируют мнение прокурора. Такое повышение прокурорской отчетности, именуемой профилактикой, влечет просто колоссальные затраты времени дознавателей, следователей, судей, адвокатов, самих прокуроров в ущерб качеству расследования и рассмотрения остальных дел. Нетрудно видеть, что значительная часть нагрузки на судей и прокуроров создается искусственно.
Рассмотрения уголовных дел в особом порядке при возражении прокурора закон не допускает. Еще один пробел в законодательстве: независимый суд обязан руководствоваться мнением прокурора. И в октябре 2019 года в адрес генерального прокурора РФ судья районного суда города Ярославль вынес частное постановление, в котором потребовал прекратить «порочную и бессмысленную практику беспричинного препятствования особому порядку рассмотрения дел». Вместо рассмотрения дела в особом порядке, суд «ввиду бессмысленных, явно надуманных и по сути ничем не обоснованных возражений прокурора» был вынужден рассматривать дело в общем порядке, что «повлекло за собой нарушение 1,5-месячного срока рассмотрения уголовного дела». Выполнение без необходимости «бессмысленной», «никому не нужной» и,
