У Бэрила отлегло от сердца. Личная клятва на обелиске — это максимальный уровень доверия, сравнимый по силе с узами крови. Осталось, чтобы племянник достаточно оправился и выдержал ауру обелиска. Не хватало ещё, чтобы духи рода завершили то, чего не смог добиться яд.

* * *

Баламат сидела на широком деревянном подоконнике, завернувшись в старый плед. Приоткрытое окно исправно вытягивало сигаретный дым из комнаты. В голове роились мысли, и ни одна из них не несла в себе ничего хорошего. Вязкие, тягучие, словно гудрон на летнем раскалённом асфальте, они оставляли пятна на и без того не радужной картине мира молодой оборотницы.

Посоветоваться было решительно не с кем. Отец погиб пять лет назад, оставив вдове с двумя детьми долю в совместном охранном бизнесе с Бэриллибитом Хааннаахом.

Мать отдавала предпочтение старшему брату, занимаясь его воспитанием, упрочивая позиции в клане. За Хаардааха мать готова рвать любого, а вот судьба Баламат, по её мнению, лечь под кого-то из семьи кинээсов и улучшить положение семьи. Получив категоричный отказ, дочь вычеркнули из жизни, словно она никогда и не существовала.

Баламат сплюнула вязкую слюну с привкусом жёлчи. От одних мыслей обо всем этом из глубины поднималась толчками ярость, смешанная с отвращением, вызывая явные рвотные позывы.

Дело было не в отсутствии чувств, как раз наоборот. Детская влюблённость, пустившая корни из совместных игр и тренировок, со временем переросла в чувство глубокого уважения и любви к мужчине, сердце которого по семейной традиции было обещано чужачке. Баламат любила молча, не требуя и не прося. Луч надежды забрезжил, когда Баар пообещал прервать традицию обещанных жён. Ради такого девушка готова была прожить хоть всю жизнь наперекор традициям, лишь бы он принадлежал только ей. Лишь бы не пришлось делить любимого мужчину с чужачкой.

Тлеющий огонёк обжёг пальцы, напомнив о необходимости вовремя сбивать пепел. Пепел. Белёсые невесомые частички, остающиеся от сгорания по чьей-то воле.

Я сама как та сигарета, мать и брат готовы были выкурить меня по первой нужде и стряхнуть навязчивый пепел моей жизни с ботинок', — Баламат невесело улыбнулась.

«В тебе жалости на одну сигарету», — любил говорить отец, но никогда не журил её за курение.

Папина дочка, любимая рысочка, егоза и строптивица. С его смертью девушка стала задыхаться в стенах родного дома. Ситуация только ухудшалась. Отъезд Баабыра с выставкой незримой удавкой сжимал ей горло долгих пять лет. Каждый день она со страхом ждала, что друг позвонит и сообщит о предстоящей помолвке.

Но беда подкралась, откуда не ждали, всё чаще мать стала пропадать у кинээса Киитэрэя. Косые взгляды сопровождали их семью на каждом шагу. Община роптала, возмущаясь столь открытым пренебрежением приличиями. Баламат чуть не сгорела от стыда, когда год назад мать поселилась в одном доме с Хааннаахами. Всё своё презрение оборотни выплеснули именно на дочь, ведь мать перестала появляться на улице.

«Лесная сука», «похотливая дрянь», «выродок шлюхи» — вот лишь самые приличные фразы, бросаемые в спину девушке. Если бы не дядя Бэрил, то её бы травили. Он взял под крыло дочь погибшего друга и компаньона. Со стороны такой поступок выглядел странно, но шепотки стали звучать на тон тише.

Старенькая кремниевая зажигалка, подаренная ещё отцом, исправно выдала огонёк, поджигая следующую сигарету. Дым табака наполнял лёгкие, заполняя до остатка, поглощая волной мечты и детские надежды. Табачный яд разъедал изнутри не хуже столь долго скрываемых чувств. Выпуская его на свободу, Баламат позволила замкам раскрываться с щелчками хорошо смазанных механизмов, но со скрипом давным-давно заржавевших эмоций.

Она ждала и боялась возвращения Баабыра, хотела попытаться всё объяснить про мать. Не вышло. Они не перекинулись даже парой слов. Зато появилась чужачка, которую сразу же взяла под опеку Фактел. Эмоций стало слишком много. Они накатывали волнами, словно бушующее море, утягивая её в пучины, отрезая от ясности мысли, погребая в водовороте переживаний и сомнений. Баламат летала на эмоциональных качелях, то возносясь к самопожертвованию, терпению и покорности, то срываясь в бездонное ущелье ревности, ненависти и боли.

Сама себя она видела словно реку, скованную зимними льдами, до того обманчиво тихую, но нынче по льду змеились огромные трещины. В ушах стоял громогласный треск предстоящего ледохода, безжалостного и необратимого.

Первая трещина расколола её сердце вчера ночью, когда Баламат прокралась к медкорпусу, чтобы из темноты хотя бы одним глазком взглянуть на Баара. Никак не ожидала оборотница, что наблюдать будет через отворённое окно за чужачкой, стоя́щей на коленях и дрожащими руками оперирующей ирбиса. Больничная палата пропиталась кровью, болью и страхом. От эмоций мутило, свербело в носу, щипало в глазах. Свежим ветерком ощущалась отстранённость Евгении. Робот. Не думать. Не останавливаться. Не смотреть. Руки, отогретые в горячей крови Баабыра, стали клином, расколовшим обманчиво крепкие, хрустальные чертоги над спящей рекой. А когда ирбис улёгся рядом с девушкой, лёд спокойствия вздыбился торосами, обагрёнными кровью разбитого сердца.

Сигарета зашипела, возвращая из воспоминаний. Оказывается, по щекам уже давно змеились предательские мокрые дорожки, срываясь каплями на тлеющий уголёк. Двигаться не хотелось. Слёзы впервые не казались символом слабости, а скорее приносили очищение, вымывая из души осколки разбитых надежд и несбыточных желаний. Сердце кровоточило, окутанное в покрывало сигаретного дыма.

Совершенно случайно сквозь туман собственных переживаний чуткий слух Баламат уловил обрывок разговора на улице.

— … думаешь, правда, отдаст? — сквозило недоверием окончание неизвестной реплики.

— А куда он денется? Старший сын сбежал с беременной женой, средний — при смерти от неизвестной заразы, а младшую дочь умыкнули медведи, — пренебрежительно отозвался смутно знакомый голос. — Хаардаах собирает добровольцев для вылазки за кинээс хотун. Говорят, поклялся при всех, что вернёт наследницу любой ценой.

— Так-то и сам кинээс ещё не старый, — с сомнением в голосе отреагировал его собеседник. — Если уж завёл себе официальную лесную, то может от неё и наследников наплодить. Бэрил уже стал прецедентом, что сто́ит повторить?

— Ничего. Поэтому и хочу с Хаардаахом отправиться, чтоб он последнюю законную наследницу рода случайно не упокоил или себе не присвоил.

Голоса удалялись, а Баламат в оцепенении сидела на подоконнике с потухшей сигаретой. Мозг с трудом пытался переварить услышанную информацию. Её брат собирается возглавить операцию по спасению Бэдэр. Ни кинээс Киитэрэй, ни его брат Бэриллибит, нет. Хаардаах. Мир сошёл сума? Или кто-то умело срежиссировал собственное возвышение?