себя в другом мире, пытался вспомнить, что же произошло на самом деле, бросался к телефону, один раз даже схватил трубку, чтобы позвонить Гульнур… Это было форменное сумасшествие. Иногда казалось, что я действительно схожу с ума. Я шатался, как лунатик, по квартире, выходил на площадку покурить. Ночью почти не спал. А утром погрузился в какое-то липкое аморфное состояние, из которого выходил с пронзительной душевной болью. Я поседел за одну ночь. Стоял перед зеркалом, угрюмо созерцал ссутулившегося мужика с серым лицом и ввалившимися глазами. На висках блестела седина. Серебрились крапинки по всему волосяному покрову, белела целая прядь. Телефон зазвонил, когда я брел на кухню попить воды. Машинально снял трубку, прижал к уху.

– Андрей Андреевич? – осторожно спросил голос в трубке.

– Да, – отозвался я безжизненным голосом.

– Капитан Меликов беспокоит… Прошу прощения за звонок, не мог не прояснить ситуацию… Я вам сочувствую, Андрей Андреевич, мне очень жаль. Информации о готовящемся нападении я не имел. С моим человеком в группировке Туркаева произошла неприятность. В безлюдном месте в районе Завьяловских дач его сбила машина. Человек в коме, весь переломан, неизвестно, придет ли в себя. Есть подозрение, что это не случайный наезд. Люди Турка узнали, что он сливал информацию, выдали дело за несчастный случай. На теле, помимо травм, полученных при аварии, следы пыток. Других информаторов у меня в этой группировке нет…

– Тогда зачем вы нам нужны? – сухо спросил я.

– Давайте не делать поспешных заявлений, Андрей Андреевич. Предлагаю поговорить позднее, скажем, через несколько дней. Надеюсь, мы сможем восстановить информационный контроль. Еще раз примите соболезнования.

– Минуточку, – сказал я. – Сообщите фамилию сотрудника, стрелявшего в Гульнур Закирову.

– Не тем путем идете, Андрей Андреевич, – посетовал абонент. – Прекрасно понимаю ваши чувства, но… это неверный путь. Вина сотрудника только в том, что его плохо подготовили. Вы догадываетесь, что он не хотел стрелять в Гульнур Закирову, просто испугался. Это роковая случайность, несчастный случай, если хотите. Если бы бандиты Туркаева не стали палить с галереи, сотрудники милиции не открыли бы огонь. Это намеренная провокация со стороны Туркаева. Сотрудника накажут, можете не сомневаться. Из органов уволят – это наверняка. Заведут ли уголовное дело – вилами по воде. Будет сложно восстановить события…

– Капитан, к чему эти слова? Назовите фамилию сотрудника, стрелявшего в Гульнур Закирову.

– Да не знаю я его фамилию, – начал раздражаться Меликов. – Известен только факт. Кто же выдаст эту информацию? Всем приказали держать язык за зубами. Собрались мстить? Глупо. Убийство человека, не имевшего злого умысла, вам покоя не принесет. Только жизнь свою испортите. Хотите знать – ищите сами. Полагаю, вы разглядели его лицо. Всего доброго, Андрей Андреевич.

Когда я вышел покурить, словно из ниоткуда материализовалась Алиса Тихомирова, молча встала рядом. Я докурил, она вздохнула, ткнулась головой мне в живот, выражая сочувствие.

Мелькали личности в милицейском облачении. Теперь они вызывали утробный внутренний протест. Он рос, ширился, грозил перерасти в какое-то полное патологическое неприятие. Подошел озабоченный участковый Карамышев, предложил проследовать в опорный пункт, чтоб дать показания. Я двигался на автопилоте, в голове было пусто, как в дырявом ведре. Стражи порядка задавали вопросы, старались не смотреть в глаза. Нервничал и вертелся, как на иголках, участковый капитан. Суть беседы, завуалированной под опрос свидетелей, сводилась к следующему: произошел несчастный случай, хулиганы с «Электроцентрали» палили из самоделок, и, по всей видимости, один из зарядов попал гражданке Закировой в живот. Милиция к происшествию не причастна, ее сотрудники вели себя согласно уставу и полученным указаниям. Если я видел кого-то с пистолетом, это не значит, что стрелял он. Возражать было бесполезно, да и не в том состоянии я находился. Сор из избы не вынесут, дело замнут. Сотрудника, возможно, уволят – капитан Меликов прав, но вряд ли посадят. Досадная случайность, применение оружия при необходимости – или как там у них формулируется.

«Судебно-медицинская экспертиза уже не положена? – с грустной иронией осведомился я. – Ее ведь уже провели, не так ли? И заряд от самопала вряд ли спутаешь с пулей из пистолета Макарова?»

Сотрудники милиции сохраняли невозмутимый вид. Экспертизу еще не проводили, но обязательно проведут. Кто бы сомневался в ее исходе? Улики подтасуют, заставят криминалистов составить липовый отчет, и те не станут сопротивляться. Родным Гульнур запудрят мозги, в крайнем случае пригрозят, чтобы не развивали чрезмерной активности…

Я черствел, сердце превращалось в камень. Но нелепых поступков себе не позволял, загонял эмоции вглубь себя. Часто погружался в какой-то анабиоз, жизненные процессы замедлялись. Прошли сутки, я должен был как-то выпутываться из происходящего со мной. Либо назад, либо вперед, третьего решения не было.

В городскую больницу скорой помощи мы приехали втроем – я, Холод и Уйгур. Управлять машиной я пока не мог, поэтому за рулем сидел Ренат. Мамай лежал в отдельной палате – считалось, что в комфортабельной. Особый статус пациенту, видимо, придавали шторы на окнах и пучок засушенных цветов в вазочке. В больничном халате было неуютно, он постоянно сваливался с плеч. Доктор – мужчина средних лет с помятым лицом, мягко ступая, вышел в коридор. Мамай был похож на мумию, практически не шевелился. Но находился в сознании, глаза были открыты, мог говорить – правда, очень тихо. Он перенес тяжелую операцию на позвоночнике, и прогнозы были неутешительные.

Смущаясь непривычной обстановки, Уйгур пристроил на тумбочке пакет с фруктами – явно ненужный. Мамай с трудом шевелил одной рукой. По губам блуждала грустная ухмылка: отстрелялся. Он понимал все, что мы говорили, с усилием отвечал – пока только шепотом. О том, что случилось в клубе после удара монтажкой, он узнавал только сейчас, от нас. Мертвецкая серость разливалась по лицу уличного предводителя.

– Мамай, мы выясним, кто тебя ударил, зуб даю, – волнуясь, пообещал Уйгур. – Он не жилец, лично я даю слово пацана…

– Мамай, ты, того, давай выздоравливай, – бормотал Холод и не знал, куда деть руки. – Мы как без тебя-то будем? Столько дел, их решать надо. Сейчас такая круговерть закрутится, на плаву бы остаться…

– Холод, иди на хрен, – прошептал Мамай. – Ослеп, ничего не видишь? Как я, по-твоему, должен выздоравливать, если только рукой пошевелить могу? Из трубочки кормят, под себя хожу… Хана мне, пацаны, ежу понятно… Пытался у доктора узнать, что со мной будет, есть ли хоть шанс встать на ноги, – так он, сука, увертывался, как червяк, так ни хрена и не сказал… Если и выживу, пацаны, то какой из меня старшак? Рулить районом в инвалидной коляске? Да пацаны оборжутся… Уйгур, давай теперь ты… Хотел