Можно подумать, я не боялся. Боялся даже больше, чем Гульнур! Дрожала рука, когда я вставлял ключ в замочную скважину. Рядом ежилась Гульнур, как на холодном арктическом ветру, шептала: «Может, не надо?» Приоткрылась соседняя дверь, высунулся нос Алисы и один любопытный глаз. Он мгновенно округлился, девочка пробормотала:

– Да иди ты… Ой… – И аккуратно, чтобы никого не потревожить, закрыла дверь.

Мы вошли в квартиру – я первым, потому что Гульнур решительно отказывалась это делать, проведя пальцем по горлу, – и где такого набралась?

– Ага, нарисовался! – прокричала из-за закрытой двери Светка. – Признавайся, это ты спер мой кассетник? Не могу его найти! И что теперь, программу «Время» смотреть?

– Я тоже тебя очень люблю, – отозвался я.

– Это что за нехарактерная лексика? – Светка выглянула из комнаты и открыла рот от удивления.

– Вот черт… Как током шмякнуло…

Гульнур очаровательно улыбнулась, по-другому она и не умела.

– Рот закрой, – сказал я сестре, – и не смущай людей.

Вышла мама и тоже открыла рот. Да что они все?

– Мама, это Гульнур, – сказал я. – Вот…

– Здравствуйте, – прошептала Гульнур. – Мне так неловко.

– А нам, можно подумать, ловко. – Светка икнула. – Этот крендель нас даже не предупредил. Да что же вы стоите, люди добрые? – Светка переменилась в лице и выскочила из комнаты. – Давай, Гульнур, свою куртку, а то этот мужлан пока еще сообразит…

Все вышло мило и трогательно, я даже не ожидал. Улыбалась мама – она явно такого не ждала; Светка украдкой шепнула, что я такой красотки не достоин. Мама бросилась на кухню, стала хлопать холодильником. Как чувствовала, наготовила к вечеру разных вкусностей… Вышел отец из своей комнаты, как-то сразу потеплел, стал улыбаться, сделался невероятно милым. Я его таким сто лет не видел. Он неважно себя чувствовал, но старался не подавать вида, поглядывал на меня с уважением, что тоже сто лет не отмечалось… Когда узнал, что Гульнур учится там, где я тоже собираюсь учиться, вообще растрогался, стал пытать у матери, есть ли в доме что-нибудь выпить.

Этим вечером я вырос в глазах своих домочадцев. «Может, не настолько он плох?» – читалось в их глазах. Гульнур была сущей скромницей, опускала глаза, красиво хлопала ресницами, но беседу поддерживала – именно так, как того и требовалось. Интеллект показала – и достаточно. Неужели я и вправду нашел клад? Она рассказывала о своей семье, об институтских преподавателях. Отец пересекался со многими из них, радостно возбуждался всякий раз, когда звучала знакомая фамилия. Мама подкладывала девушке салаты, та не отказывалась, всего попробовала понемножку, пригубила вина. Я не пил – мне еще за руль. Да и не было желания употреблять спиртное в присутствии Гульнур. Я чувствовал, что меняюсь, становлюсь другим человеком – спокойным, домашним. Мы просидели за столом часа два, потом Гульнур как бы ненароком посмотрела на часы.

– Ой, мне, кажется, пора…

– Так быстро? – всполошилась мама. – Посиди еще, Гульнур, нам так приятно…

Все семейство провожало нас до прихожей. В принципе пора, десятый час вечера, давно стемнело.

Мы целовались на площадке под ревнивое сопенье Алисы за дверью, целовались в лифте, целовались, когда, прилипшие друг к другу, выходили из подъезда. «Ну все, – шептала Гульнур, – все, хватит». Мимо подъезда шли пацаны, девчонки, направлялись к клубу, где опять гремела дискотека. Гудели басы – веселье входило в стадию угара. У меня же совершенно не было желания разминать ноги – присутствия девушки хватало.

– О, опять скачки, – засмеялась Гульнур. – У вас тут прямо ипподром. Слушай… – она колебалась, – домой нужно, но так хочется потанцевать, и Инга, наверное, там… Забежим минут на двадцать? Нас же никто не обидит?

Могла бы и не говорить такого. Я не был расположен утрамбовывать съеденный ужин, но желание дамы – закон. Оставив машину у дома, мы отправились в клуб. Такое ощущение, что со второго мая здесь ничего не изменилось. Только людей было меньше, на танцполе уже не давились. Гремела музыка по ушам – Сандра исполняла новый хит в дискотечном ритме. Гульнур была в настроении, потащила меня на середину танцпола. Мы не стали снимать куртки, просто расстегнули их. Гульнур уже была во власти музыки, заражала настроением. Нас кто-то приветствовал, я отзывчиво махал рукой. Обрушилась, как крыша под давлением снега, Инга Мориц, обняла нас, стала приплясывать рядом. Потом они шептались – очевидно, о делах альма-матер, – я не вмешивался, смотрел по сторонам. Подошли еще люди, их радушно приветствовали. Вертелась карусель огней под потолком, на галерее возился с аппаратурой диск-жокей. Пятна света бегали по раскрасневшимся лицам. Здесь были Холод, Дадай. Из проема, ведущего в спортзал, выглянул Уйгур, подмигнул мне. Возможно, там же находился Мамай, который до ночи будет на боевом посту. Я отметил несколько незнакомых лиц. Какие-то замороженные, неуверенные. Для пацанов Каратиста район объявили открытым, дали гарантии неприкосновенности. Они к такому не привыкли, по инерции ждали подвоха.

Песня закончилась, диск-жокей поставил красивый медляк группы «Rainbow». Я обнял Гульнур. Она положила головку мне на плечо. Мы топтались в медленном танце, и мне вдруг стало пронзительно грустно. Гульнур почувствовала смену настроения, подняла голову. Карие глаза лучились и притягивали.

– А что у нас с настроением? – прошептала девушка, обнимая меня за шею. Коснулась губами уголка моего рта, но продолжать не стала – девушка из приличной семьи должна быть целомудренной. – Эй, – пыталась она меня расшевелить. – Что случилось?

– Ты уедешь скоро, – объяснил я.

– Так я же не навсегда, глупенький. Оглянуться не успеешь, как вернусь, и мы с тобой куда-нибудь поедем. Хочешь? Я не шучу. Соберем чемоданы и уедем отдыхать в другой город? Или в Крым… если кто-то из присутствующих за два месяца заработает денег?

– Хочу, – встрепенулся я, но снова сник. Предстоящая двухмесячная разлука совсем не окрыляла. Я уже не мог без этой девушки. А ведь две недели назад я ее даже не знал! Мы должны были видеться постоянно. Сутки я еще мог потерпеть. Возможно, двое, хотя не берусь поручиться. Что будет, если больше? Ломка, как у наркомана, – с подъемом на стенку и тому подобное? Так не хотелось проверять. Ощущения для меня были новые, пугающие, а будущее загородила непроницаемая стена…

Может, что-то другое меня беспокоило? Я не мог понять. Четыре дня у нас в запасе, живи и радуйся. Песня была длинная, но диск-жокей ее «завязал» – громкость плавно сошла на нет. Я хотел возмутиться, но не стал, все равно пора уходить. Родители устроят Гульнур взбучку и потом никуда не отпустят. Стартовала жесткая барабанная дробь, завелся новый хит…