и пятачок вокруг рынка с заведениями кооператоров. Лед давно сошел, на Волге открылась навигация. Берег оживал, открывались ларьки, отдыхающие выходили к воде. Здесь останавливались автомобилисты, едущие в город. Разрасталась барахолка вокруг рынка – уже не настолько стихийная, а более-менее упорядоченная. Район становился местом притяжения люда с окрестных улиц. Ильдар Мирзоев по кличке Каратист крутился как мог, прикрывал берег, стерег рынок. Непонятно, с какого бодуна туркам пришло это в голову, но эффект получился. Две крытые моторки, идущие по фарватеру, вдруг сменили курс и двинулись к берегу. Пассажиры палили из самопалов, а когда приблизились, стали кидать самодельные гранаты. Отдыхающий люд бросился врассыпную. Лодки уткнулись в берег, из них стали выпрыгивать пацаны в плотно застегнутых сандалиях и в закатанных по колено «бананах». Эта «десантная операция» стала полной неожиданностью для «танкистов». Больше не стреляли. Из лодок высыпало не меньше дюжины «морских пехотинцев». Размахивая монтировками, с матами и улюлюканьем они бросились громить палатки, били стекла машин, перевернули телефонную будку на краю обрыва. Люди разбегались, но многим перепало. Досталось и лодочной станции – ее подожгли, бросив коктейль Молотова. «Танкистов» здесь было лишь несколько человек, их жестоко избили. Это был классический пиратский набег. Завершив свое черное дело, не дожидаясь, пока прибудет подмога, «пираты» дружно стащили лодки в воду, завелись – и снова ушли на фарватер. Когда прибежала «охрана», они уже растаяли в тумане. Кто бы стал их искать? Убытки были кошмарные, намек – прозрачнее некуда.

Я находился в спортзале, когда явился Мамай с интересной новостью. Каратист просил влить его контору в ряды «крутогоровских». Защищать свой асфальт своими силами он уже не мог. Явление для современной Казани в принципе рядовое – часто группировки поглощали соседей или, напротив, распадались на мелкие «княжества». Но для пацанов с Крутой Горки это было событие. Мамай терзался сомнениями: можно ли объять необъятное? Всю мелочь из спортзала выгнали, он совещался с соратниками. Холод, Уйгур, а также примкнувшие к ним Дадай с Колесниковым озадаченно чесали затылки.

– Надо брать, Мамай, – выразил мнение Холод. – Дают – бери, а там посмотрим. Рынок и берег – ценные направления. Времена меняются, скоро эта страна станет одной торговой точкой. Прикинь, если грамотно вести политику – мы же поднимемся. Натужимся – осилим задачку.

– Ильдарку сделаешь своим вассалом, – хмыкнул Колесников. – Ничего не изменится, только в ту сторону уже можно не коситься. Кто знал, что у него на уме? А вдруг бы Турок Каратиста сожрал?

– Да мы туда и не косились, – проворчал Мамай. – Что думаешь, Уйгур?

– А хрен его знает… – Ренат пребывал в замешательстве. – Лакомая землица, все так. Но потянем ли? У Каратиста бойцов – раз и обчелся, своих придется распылять. А на нас детдомовские облизываются, турки волком смотрят. А сейчас и вовсе озвереют… – Он покосился в мою сторону с каким-то неясным выражением. – Учти, если у «танкистов» опять какая буча начнется, позлорадствовать уже не прокатит. Придется своих мальцов туда гнать, чтобы держали оборону. А значит, тут оголимся. Не знаю, короче, Мамай, не силен я в этой геометрии…

Праздник не задавался. Это действительно – не на футбольном поле кулаками махать. «Игра в стратегию» называется.

– Шериф, а ты что думаешь? – спросил Мамай.

– Нет уж, – помотал я головой, – сами кумекайте. Оно тебе надо – мнение постороннего?

– Так, не выеживайся! – разозлился Мамай. – Вижу же по глазам – имеешь что сказать.

– Ну, хорошо. – Я стал стаскивать перчатки. – Все просто, Мамай. Дают – бери, бьют – беги. Ты не съешь Каратиста – другие съедят, и у тебя добавится еще один фронт. Любая империя, любая страна стремится расширить свои владения. Затраты со временем окупятся – Холод правду сказал. Каратист уже на грани, вот-вот начнет сдавать позиции. Надо направить к нему пацанов на поддержку. И не выражать свое пренебрежение – уважайте пацанов, они не виноваты. Им и так сейчас непросто. Каратист теперь… как бы это выразиться… партнер, но младший. Должен слушаться, но все приказы формулируйте как просьбы. Сам поймет, не маленький, перешагнет через свою гордость. Если что, его пацаны помогут здесь – не в такую уж даль бежать. О связи как-нибудь договоритесь. Не забывай, Мамай, у тебя есть ресурс, которого нет у Каратиста: учебные заведения на территории района. Контингент – то что надо. Временно снизь планку – вербуй больше людей. Со временем научатся – и махаться, и соображать. Не ссорься с ментами. В идеале лучше бы дружить, но… Все, молчу. Я сказал свое мнение, Мамай. Сам принимай свое авторитетное решение.

Выбора, если вдуматься, не было. Каратист уже гнулся под «турецким игом». Я наблюдал, как прибывают пацаны с Танковой. Угрюмые, какие-то сломавшиеся, расписавшиеся в собственном бессилии. Каратист – долговязый парень с хорошо развитыми кулаками – с мрачным видом выслушивал в углу Мамая, потом они удалились в каморку. Перетирали долго, но вроде высокие договаривающиеся стороны все устроило. Пацаны пожимали руки, кисло улыбались. Понты понтами, но Мамай взваливал на плечи тяжкий груз.

– Обеспечили себя дополнительным геморроем, – ворчал Уйгур.

– Ну а что, нормально, – прикидывал неунывающий Дадай. – У этих рыл сорок, у нас – рыл восемьдесят, целое войско, блин. Кормить не нужно, казармы не требуются – мамы с папами накормят и спать уложат. Вот только, боюсь, дань придется поднимать, а то не сдюжим…

Я уговаривал себя, что это меня не касается. Пусть у причастных к группировке голова болит. Мамай предложил прогуляться по улице Танкистов, примериться, так сказать, к первоочередным делам, потереть с пацанами. Я отклонил предложение, пошел домой. Начинался нервный зуд: к черту разборки, безумно хотелось к Гульнур…

Я позвонил ей утром шестого мая, предварительно заперев Светку в ее комнате, чтобы не подслушивала. Отец еще спал, мама умотала на работу. Набирал номер телефона, пальцы срывались, жутко боялся, что трубку снимет кто-то другой или вообще никто не снимет. Но мы договорились, что утром я позвоню. Длинные гудки стучали по ушам, добивали нервную систему. Гульнур сняла трубку, и я начал усердно потеть.

– Привет, – сказала она. – Да, дома. Но ты уже понял… – Девушка засмеялась. Значит, в институте все хорошо, гранит знаний не выдерживает, ломается под ее натиском. – Хорошо, давай куда-нибудь съездим. Заедешь за мной часика через два? Вот и отлично. Только голос у тебя, Андрей, дрожит… ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?

Никогда еще я не чувствовал себя так хорошо. За двадцать минут домчался до улицы Льва Толстого, бросил машину у подъезда, прыжками полетел на второй этаж. Возведи там местные